План экономических реформ Сергея Глазьева, несмотря на свой «антинеолиберальный» характер, отвечает интересам элит, а не населения.

Сергей Глазьев, российский экономист и советник Путина, все чаще появляется в новостях. Он много выступает с докладами о «неотложных мерах», которые могли бы помочь выйти из кризиса, перезапустить экономический рост и совершить технологический рывок. Либералы от предложений Глазьева просто отмахиваются, считая их завиральными идеями, которые быстро приведут страну к катастрофе. Патриоты разных оттенков, включая «красных консерваторов», Глазьева скорее поддерживают, но не особенно вникают в его идеи.

Реальный статус и влияние Глазьева оценить трудно. С одной стороны, должность советника президента явно что-то значит. С другой, экзотические и просто нелепые высказывания Глазьева о «миллионах психически больных украинцев», «нацисте Порошенко» и необходимости «объединить церковь с государством» вроде бы выводят его за рамки осмысленной дискуссии, делая стопроцентным маргиналом.

И все же трудно не заметить, что в последнее время у Глазьева появляется все более серьезная аудитория, вплоть до Совбеза РФ, где он выступал 15 сентября. Уже поэтому к предложениям Глазьева стоит приглядеться. Помогут ли они экономике, как повлияют на общество, чьи интересы выражают?

В целом экономические идеи Глазьева представляют собой смесь из неосоветского модернизаторства и финансового национализма, который набирает популярность во многих странах, особенно после кризиса. Глазьев предлагает установить политический контроль над ЦБ РФ, обеспечить дешевый внутренний кредит, перестать хранить деньги в гособлигациях США, создать независимую платежную систему стран БРИКС, установить контроль над движением капитала, жестко ограничить использование иностранных валют в национальной экономике, бороться с офшорами. Чтобы совершить технологический рывок, по   мнению  Глазьева, необходимо «развертывание системы стратегического планирования с централизацией ключевых функций на уровне Президента России», которая позволила бы в кратчайшие сроки перейти к «новому технологическому укладу».

Здесь следует сказать, что некоторые страны реализуют отдельные элементы плана Глазьева, и более того, в кратко- и среднесрочной перспективе это дает эффект. Так, премьер-министр Венгрии Виктор Орбан, пришедший к власти в 2010 году, не только нанес серьезный удар по демократическим институтам, но и перешел к «неортодоксальной», т.е. противоречащей рекомендациям МВФ финансовой политике. Он установил прямой политический контроль над ЦБ, отложил на неопределенный срок переход на евро, атаковал банки с иностранными собственниками и установил для них специальные налоги, ограничил кредиты в иностранных валютах, обеспечил дешевые кредиты для венгерского среднего и малого бизнеса и резко сократил бюджетный дефицит и госдолг путем национализации системы частных пенсионных накоплений, которая принесла в бюджет 14 млрд долл. Все это привело к возобновлению экономического роста и улучшению основных макроэкономических показателей: отношения госдолга к ВВП, уровня бюджетного дефицита, уровня инфляции и торгового баланса. При этом венгерские гособлигации успешно торгуются на международных рынках, а «неортодоксальные» финансовые меры Орбана позволили добиться «ортодоксальной» цели: сокращения бюджетного дефицита ниже рекомендуемых ЕС 3%.

«Для исследователей международной политической экономии венгерский опыт демонстрирует, что финансовый национализм – это не просто пустые фантазии неосведомленных политиков. Такой курс может проводиться в самом сердце Европы и не препятствовать развитию экономики», — делают вывод Джулиет Джонсон и Эндрю Барнс, опубликовавшие исследование финансовой политики Орбана в престижном   International Reviewof Political Economy

Однако все это не значит, что (1) план Глазьева сработает и приведет к положительным экономическим результатам в России, (2) он не будет иметь тяжелых социальных последствий.

Прежде всего, основное противоречие российского капитализма (а Глазьев хочет именно спасти капитализм, а не заменить его чем-то другим) находится не в финансовой/монетарной сфере, а в «политическом» характере этого капитализма: взаимопроникновении власти и собственности, господстве рентоориентированных (или, проще говоря, занятых воровством) бюрократических элит. Это хорошо видно на примере т.н. «деофшоризации», которую Путин давно уже объявил и без Глазьева: недавно была вскрыта схема по выводу 6 млрд долл., осуществленная братьями Ротенбергами, то есть бизнесменами, приближенными к Путину. Не исключено, что сам Путин  и был конечным бенефициаром. Налицо, скажем так, парадокс. К разрешению которого Глазьев даже не приближается.

Кто будет пользоваться дешевым внутренним кредитом и всеми государственными льготами, которые предлагает Глазьев? Те же госкорпорации, которые уже сейчас не могут обеспечить экономический рост. Как бороться с такого рода коррупцией, не проводя политических реформ? Никак. В политическом плане Глазьев предлагает всего лишь очередную «централизацию ключевых функций на уровне Президента России», но все и так уже завязано на Путине. «Централизация», создание каких-то неконституционных «комитетов», которые предлагает Глазьев, только еще больше разбалансирует и так уже практически неспособную к эффективной работе бюрократическую машину, еще усилит возможности для коррупции, потому что не решает главного вопроса – подотчетности власти населению.

И наконец, финансовый национализм отнюдь не означает перехода к прогрессивной социальной политике. Так, Орбан совмещает отдельные «неортодоксальные» меры в финансовой сфере с вполне себе «ортодоксальными» в социальной. Проще говоря, с 2010 года в Венгрии проводятся брутальные неолиберальные реформы: увольнения бюджетников, сокращение социальных пособий, введение плоского подоходного налога, что в сочетании с резким ростом НДС приводит к регрессивному налогообложению. Орбан заботится о «национальной буржуазии», а не о бедных, которые вместе с цыганами просто пополняют ряды «внутренних врагов». Нет никаких причин, почему российские власти не стали бы реализовывать план Глазьева именно в таком виде – робкие протесты самого Глазьева («А как же наука! НИОКР! Технологический уклад!») вряд ли кого-то будут волновать. Пример Венгрии показывает: чудес не бывает, политический авторитаризм не приводит к расширению социальных прав, — к такому расширению приводит социальный протест, который авторитарные режимы подавляют.

Сложно не увидеть прямой связи между ростом экспертной активности Глазьева и стремительным увеличением военного бюджета вкупе с репрессивным курсом Кремля внутри страны. Повторяемый во всех его докладах последних двух лет тезис — против России ведется «гибридная война», организованная Америкой, и предлагаемые экономические меры являются единственным способом обеспечения национальной безопасности. Поддержка науки и рост инвестиций в высокие технологии рассматриваются Глазьевым практически исключительно в контексте интересов военно-промышленного комплекса.

Финансовый национализм и милитаризм органично сочетаются с подавлением свободы слова («информационная безопасность») и усилением борьбы против «пятой колонны». Ведь Запад, мечтающий об уничтожении русской православной цивилизации, пытается опорочить самое святое: «Удары будут наноситься, прежде всего, по опорам высшей государственной власти. Бюрократия будет обвиняться в коррупции и дискредитироваться в глазах населения… правоохранительные органы будут выбиваться из-под государства страхом перед ответственностью за противоправные насильственные действия».