В этой связи хотел бы обратить особое внимание на сугубо диалектическое отношение Маркса и Энгельса к капитализму. Они видели в нем, с одной стороны такую форму общества, которая объективно подводит человечество к осуществлению будущего гуманистического общества, с другой, всячески препятствует его наступлению, порождая социальные и национальные антагонизмы, войны и духовную деградацию людей.

Если Вы заново прочтете известную главу из Коммунистического манифеста «Буржуа и пролетарии», то удивитесь тому, какой восторженный гимн капитализму пропели его авторы, показавшие, что только на стадии капиталистического общества возникает мировой рынок, преодолевается национальные границы и средневековая ограниченность народов, возникают новые, во многом универсальные потребности людей и реальные способы их удовлетворения, быстрыми темпами идет развитие науки и ее практического приложения – техники и промышленности. Для Маркса и Энгельса было очевидно, что именно капитализм начинает создавать многие объективные предпосылки и возможности для свободного и всестороннего развития индивида. Не надо много говорить о том, что сегодня в эпоху освоения Космоса и Интернета эти мысли авторов Манифеста Коммунистической партии актуальны как никогда.

В тоже время, как ученые-диалектики, как революционеры, основоположники марксизма показали античеловеческий характер буржуазного общества. По их мнению, общество, основанное на частнособственнической природе капитала и наемном труде, доводит до предела все человеческие пороки, связанные с отчуждением и эксплуатацией человека человеком, культом денег, проповедью насилия и эгоизма. Сегодня в «новой России» мы имеем возможность опять все это увидеть и пережить. Однако такое общество не вечно: оно имеет свои границы развития, проявляющиеся в постоянных экономических, национальных и социальных кризисах. Порождает оно из себя и силы, которые рано или поздно начинают требовать его коренного преобразования. Этими силами являются люди труда, историческая миссия которых состоит в преобразовании буржуазного общества в социалистическое. В ходе этого преобразования происходит процесс постепенного вытеснения частной собственности и ликвидации наемного рабства. Конечной целью развития социалистического общества является преодоление всех видов социального отчуждения и создание условий для свободного и всестороннего развития человека. Таким образом, из социализма рождается новое общество реального гуманизма, которое венчает стихийную предысторию человечества и открывает первую главу подлинной, т.е. сознательно творимой истории. Такова по Марксу и Энгельсу общая схема исторического развития человечества.

В целом, верно спрогнозировав общий ход развития человечества, в том числе, на его капиталистической стадии, основоположники марксизма, конечно, не могли дать развернутый ответ о том, как должен конкретно происходить переход от предыстории к подлинной истории, от капитализма к социализму. Они могли наблюдать в этом отношении лишь кратковременный опыт Парижской коммуны. Сегодня, после создания и длительного существования различных моделей «реального социализма», у нас такой опыт есть, его следует критически анализировать и делать соответствующие выводы. Возьмем, к примеру, вопрос о социалистической революции. История показала, что прежние марксистские представления о возможности единовременной революции в развитых странах, не подтвердился на практике. Современное понимание мировой революции означает длительный и весьма противоречивый процесс постепенного отпадения от капитализма ряда стран, причем стран не обязательно развитых. Ленин стоял у истоков такого понимания: его прогноз в отношении «слабого звена» полностью подтвердился в России и других странах.

Теперь несколько слов о форме революции: насильственной или мирной. Революция по своему содержанию это, конечно, изменение общественного строя, или смена классов у власти. Что касается ее формы, то она может быть разной. Она может проходить мирно или насильственно в зависимости от конкретных исторических условий данной страны и соотношения сил внутри ее. Я не исключаю даже революцию в форме банкета или «круглого стола», когда различные политические силы договариваются между собой и меняют власть.

Например, в августе 1991 года в «Белом доме», как пишет один из охранников Б.Ельцина, А.Коржаков, собрались многие сторонники Ельцина, которые считали, что их с минуты на минуту должны арестовать. Однако это было преувеличением: власть тогда буквально «валялась на улице» и ее никто не подбирал. ГКЧП был парализован активным сопротивлением масс, а Б.Ельцин ждал военного штурма Белого дома. Но ему говорят: «Какой арест?, какой штурм?, Вы фактически уже у власти: танки повернули от Белого дома и пошли в казармы». Так совершилась реставрация капитализма в России, когда на спине народно-демократического сопротивления ГКЧП к власти мирным путем пришли «новые русские» с Б.Ельциным во главе. Как символ этой новой власти К.Боровой сотоварищи пронес по улицам Москвы громадный триколор, ставший со временем знаменем новой буржуазной России.

Итак, форма революции (и контрреволюции) может быть мягкой, может быть острой, вооруженной: это зависит от соотношения политических сил в стране, остроты борьбы, конкретной исторической ситуации, других частных моментов. Как известно, самой острой формой революции является гражданская война. Ее в свое время пережила советская Россия. Она была во многом следствием того, что левым демократическим силам не удалось договориться между собой по поводу формирования единой власти. Виноваты здесь были все стороны, уповающие на силу как главный аргумент в политической борьбе.

Многие путают форму и содержание революции. Тем не менее, содержание революции, повторюсь, определяется ее классовым характером, а форма – соотношением политических сил, историческими особенностями страны, другими моментами. Вопрос о том, всегда ли революция носит характер стихийного бедствия, так что ее невозможно предсказать? Думаю не всегда…Революцию можно предвидеть. Не в смысле точной даты, а в смысле ее неизбежности. Если социальные проблемы не решаются длительное время, возникает революция. И, напротив, если они решаются, революция не возникает. Роль социал-демократии в ее оппортунистическом варианте – это попытка договориться с буржуазией о том, чтобы уменьшить эксплуатацию, перераспределив прибыль в интересах трудящихся и т.д. Это метод оттяжки революции, которым с успехом пользуются многие современные социал-демократические и коммунистические. Может ли реформа заменить революцию? Может, если приведет к изменению политическую структуру общества, поставив у власти новый класс. Тогда разница между реформой и революцией фактически исчезает.

В России в начале ХХ века основные социальные проблемы не решались (проблемы мира, хлеба, земли, власти, национальных отношений и т.д.), наша буржуазия, постоянно целовавшая самодержавие, в этом плане была реакционной. Существующая власть не шла на уступки низам, поэтому они вынуждены были ее свергнуть, осуществив Октябрьскую революцию. Это было эпохальное, всемирно историческое явление прихода к власти людей труда. Почему через семь с лишним десятилетий они ее потеряли в СССР – вопрос, требующий специального рассмотрения.

О сегодняшнем дне. Почему, например, современное коммунистическое движение находится в кризисе? Потому, что оно фактически вышло из сталинской шинели и не хочет меняться по существу. Никакого кризиса социализма и социал-демократии в марксистском понимании не было бы, если бы не было сталинизма, если бы не произошло отождествления Маркса и Ленина со Сталиным. Когда начинаешь разбираться, что же инкриминируют «реальному социализму»? Оказывается ему инкриминируют «Гулаг» и все то, что связано с репрессивной деятельностью Сталина и его последователей, то есть со всем тем, что деформировало и извращало социалистическую идею на практике. Безусловно, Сталин создал тоталитарный режим власти, противоположный, по сути своей, гуманистической природе социализма, то есть фактически он создал модель казарменного социализма, которую многие и за социализм не хотят признавать. Многое в такой оценке режима правильно и, тем не менее, здесь есть некоторое эмоциональное преувеличение. Как ни всемогущ был Сталин, он не мог переделать условия социализма, которые возникли в ходе Октябрьской революции, не мог поменять социально-экономическую природу нового советского общества. Нельзя забывать, что понятие «тоталитаризм» – эта характеристика политического режима, который является сугубо надстроечным явлением. Избавление от него в годы Хрущева и перестройки М.Горбачева подтверждают эту мысль. Сталинская власть, как и вся советская бюрократия, была двойственной по своей природе: с одной стороны она была вынуждена охранять и защищать строй, созданный Октябрьской революцией, с другой, - она своими незаконными репрессиями его подрывала, готовя почву для реставрации капитализма, что и случилось в 1991 году.

Теперь я хочу возразить Вадиму Михайловичу Межуеву по следующим двум проблемам: по проблеме собственности и проблеме труда.

У нас часто в литературе преувеличивается значение понятия «собственность». Следует учитывать, что собственность в рамках марксизма – категория, означающая форму развития производительных сил, не более. Однако со времен Сталина ее часто рассматривают в сугубо нравственном плане. Так, в свое время, частная собственность считалась злом, а общественная добром, сегодня прямо наоборот, частную собственность объявляют святой и неприкосновенной, а общественную, коллективистскую, государственную всячески третируют. В итоге все общественные места у нас находится «в мерзости запустения», а объекты частной собственности «цветут и пахнут». На самом деле, та собственность нужна, которая стимулирует производство и удовлетворяет спрос и потребности населения. Это относится и к частной собственности. Пока частная собственность «работает» на благо общества, ее не следует ликвидировать. Да и любую форму собственности нельзя уничтожать пока она исторически себя не изжила, то есть пока она стимулирует развитие производительных сил. Эти истины марксизма большевикам пришлось усваивать на практике, когда они поняли ошибочность политики военного коммунизма, предлагавшей кавалерийским способом перейти к коммунистическому обществу. Успехи ленинской политики нэпа и достижения экономической реформы в Китае есть прямое подтверждение этих истин, которые, к сожалению, разделяют не многие идеологи и политики.

Конечно, прогресс общества определяется более прогрессивной формой собственности, но все дело в том, чтобы правильно учесть момент ее наступления, т.е. исторической исчерпанности прежней формы. В прошлом, власть часто забегала вперед, ликвидируя, например, частника-кустаря или потребкооперацию. Исторический опыт свидетельствует, что в современном обществе могут сосуществовать рядом разные формы собственности, разные уклады, конкурируя между собой. Это особенно характерно для обществ переходного типа, каким и является, на мой взгляд, социалистическое общество. Кстати, отсюда же следует и возможность многопартийности при социализме. Такую возможность, в частности, допускал Ленин, говоря о легализации меньшевиков в условиях нэпа. Что, мне кажется, не учитывает Вадим Михайлович, говоря о проблеме собственности? Прежде всего, переходную специфику социалистического общества. Конечно, можно отождествить это общество с коммунизмом и говорить о всеобщем характере собственности или о собственности на идеи, но в условиях, когда собственность на средства производства принадлежит государству или частному лицу, нельзя уйти от полной зависимости личности от государства или частного собственника.

Общность людей, их постоянное взаимодействие в процессе производства порождают потребность людей именно в общественной собственности, которая, между прочим, гораздо древнее частной. В этом смысле, общественная собственность более «естественна», чем частная, а социализм более соответствует природе человека, чем капитализм. Попытки приписать частной собственности статус «естественного» начала, а общественной собственности статус «противоестественного» ⁴ , противоречат, на мой взгляд, истине и лишь выдают классовую заинтересованность таких идеологов.

В этой связи есть смысл сжато остановиться на так называемой «коммунистической собственности», которую некоторые марксисты вслед за В. Межуевым называют собственностью «каждого на всё». В качестве примера такой собственности часто приводят отношения людей к великим открытиям в науке (например, создание таблицы Менделева, или разработка теории относительности Энштейна) и другим подобным результатам «всеобщего труда». На наш взгляд (и не только) в таком случае исчезает сама категория «собственности» подобно тому, как исчезает понятие «демократия», когда последняя начинает выражать интересы абсолютно всех членов общества. То есть, до тех пор пока общество социально дифференцировано, необходимость в демократии сохраняется, когда же такая дифференциация исчезает (например, с исчезновением классов), социальная необходимость в демократической форме государственной власти (впрочем, как и в самом государстве) отпадает. На их место приходит общественное самоуправление в различных его формах (производственное, территориальное, школьное и т. д.).

У любой формы собственности есть свой исторический предел существования. Когда-то была первобытная коммунистическая собственность, которая взорвалась, под влиянием роста производительных сил. Наступила тысячелетняя эпоха господства частной собственности в ее различных исторических проявлениях. Лишь на высокой стадии капиталистического развития производительные силы начинают снова требовать новую форму собственности – общественную. По Марксу это происходит потому, что со временем капитал уже не вмещается в отношения частной собственности, выходя за ее пределы. Характерным проявлением этой закономерности сегодня являются мировые кризисы, приводящие к остановке производства, падению доходов и заработной платы, росту безработицы и т. д. Не менее наглядно об исчерпании частной, в частности, капиталистической собственности, говорят мировые и локальные войны, этнические, расовые и межцивилизационные конфликты, острейшие проблемы экологии и другие глобальные проблемы человечества. Эти и подобные им проблемы и кризисы – свидетельство иррационального характера современного капиталистического производства, основанного на частной собственности, показатель необходимости перехода сначала к государственной, а затем и собственно общественной собственности, позволяющей сознательно планировать и управлять социально-экономическим развитием стран, а в будущем и всем человечеством, в целом.

То же самое относится и к понятию «всеобщий труд». Всеобщий труд как труд ученого, изобретателя, художника лишь в далеком будущем может стать достоянием всех. В перспективе человечество, конечно, придет к такому обществу, но сегодня говорить о нем как о реальности, мягко говоря, преждевременно. Вызывает сомнение и утверждение Межуева о том, что к такому обществу можно прийти сугубо эволюционным путем, особенно если идти к нему не от социализма, а от капитализма.

Несколько слов о методологической важности проблемы перехода от капитализма к социализму и коммунизму. Практика социалистического строительства в разных странах показала, что социализм сам является переходной фазой исторического развития. Ленин об этом почти ничего не говорил, удовлетворившись разработкой идеи переходного периода от капитализма к социализму. На мой взгляд, более прав был Маркс, считавший и первую фазу коммунистической формации переходной. Но переходность означает, что на этой фазе сосуществуют остатки прошлого капиталистического общества и элементы будущего, то есть элементы коммунизма. Социализм наследует производительные силы, созданные при капитализме, коммунизм основывается на их более высоком уровне, достигнутом уже при социализме. Какой же конкретно уровень производительных сил необходим и достаточен для социализма и какой для коммунизма? На этот вопрос теоретики и политики отвечают по-разному.

Например, Ленин и Троцкий считали, что такой уровень задается уже средним развитием капитализма, меньшевики, напротив, утверждали, что такого уровня недостаточно: надо, по меньшей мере, исходить из уровня развития таких стран как США и Германия. При этом открытым оставался вопрос, почему в развитых странах Запада революции нет, а в России есть?

Многие левые теоретики и сегодня ходят вокруг этих вопросов, давая на них противоположные ответы. Так, например, доктор экономических наук МГУ Андрей Колганов считает, что только в информационную эпоху возникает необходимый для социализма уровень развития производительных сил. В то же время, по его мнению, в России начала ХХ века не только не было соответствующих производительных сил, но не созрел должным образом и русский рабочий класс. Отсюда Октябрьская революция на его взгляд, была сугубо буржуазно-демократической, а не социалистической. В угоду этой схеме он вынужден исказить взгляды на Октябрьский переворот, например, такого его непосредственного участника, как Лев Троцкий, приписав ему на одной из последних научных конференций мысль о якобы малочисленном и незрелом характере пролетариата в России накануне 1917 года. На самом деле, Троцкий утверждал прямо противоположное: по его мнению, российский пролетариат в силу неравномерного развития капитализма в России не только созрел для социалистической революции, но и осуществил на практике реальный переход от этапа буржуазной революции к социалистической.

Я думаю, что не следует рассматривать уровень развития производительных сил, необходимых для социалистической революции, без включения в этот уровень самих рабочих и их готовности к социальной борьбе. Что касается наступления современной информационной эпохи, то, на мой взгляд, здесь возникают объективные предпосылки не только для социализма, но и для коммунизма. Другое дело, что для социалистической революции сегодня нет необходимых субъективных предпосылок в лице тех политических организаций, которые могли бы возглавить борьбу трудящихся за социализм, не говоря уже о коммунизме.

Нет сегодня и необходимых идейно-теоретических предпосылок для нового левого движения. Годы идейного догматизма, господствующие в прошлом, сделали во многом отечественную социалистическую мысль бесплодной: здесь я с докладчиком полностью согласен. Она не в состоянии адекватно отвечать на вызовы времени и потребности новых социальных движений, обрекая их на кустарничесво и постоянные поражения в политике.

В этой связи затрону лишь несколько актуальных теоретических проблем, на которые современная левая мысль должна дать ответы. Эти проблемы обходят коммунисты, но ставит современная социал-демократия, осмысливая собственную идентичность в ХХ1 веке и свои поражения на недавних парламентских выборах.

Возьмем такой актуальный вопрос как социальная база современного левого, в том числе социал-демократического движения. В. Межуев говорит, что рабочий класс исчезает. По его мнению, он все больше становится профессией, а не классом. Насколько, вообще, верно модное сегодня утверждение об исчезновении рабочего класса? Чтобы ответить на этот вопрос, надо понять каковы вообще классообразующие критерии. Если исходить из марксизма, ясно, что профессия – не является классообразующим признаком, хотя она и присуща рабочим. Как известно, классовым признаком является, прежде всего, отношение людей к средствам производствам, к капиталу. Рабочий класс – это трудящиеся, не имеющие собственности на средства производства и в силу этого вынужденные наниматься на работу к тем, кто такой собственностью обладает, то есть к капиталисту. Нельзя забывать, что возникновение буржуазного общества или капитализма есть процесс освобождения трудящихся от средств производства и превращения их в наемных рабов на фабриках и заводах. На самом деле рабочие являются собственниками лишь своей рабочей силы, будь она физической или интеллектуальной. Отсюда следует, что наемный характер труда и есть характерный признак рабочего класса при капитализме.

Исчезает ли этот признак сегодня. Конечно, нет! Мало того, статистика говорит, что общее число наемных тружеников увеличивается, достигая 90% всего трудоспособного населения развитых стран. А кто же тогда исчезает? Прежде всего, профессии и люди, связанные с физическим трудом, хотя и этот процесс носит противоречивый характер, о чем здесь уже говорилось. Ясно одно: для двух прошлых веков основу рабочего класса составляли люди физического труда, сегодня по мере механизации, автоматизации и информатизации производства, их процент идет на убыль, порождая иллюзию исчезновения рабочего класса, вообще. Что касается понятия «средний класс», то с научной точки зрения оно не очень корректно, ибо критерий дохода, лежащий в его основе, весьма относителен и изменчив в зависимости от страны и времени. Достаточно сравнить наш средний класс и американский, чтобы убедиться в этом. Если же под средним классом понимать людей наемного труда, составляющих большинство общества, то тогда можно говорить, что социальной базой современного левого движения является этот класс. Как я уже отмечал в предыдущей статье данной книги, именно он сегодня включает в себя помимо традиционных слоев рабочего класса таких представителей наемного интеллектуального труда как программисты, техники и инженеры, работники сферы обслуживания и культуры и т.п.

Характерно, что сегодня нашим программистам в США платят по три-пять тысяч долларов в месяц, тем не менее, они продолжают оставаться наемными работниками. Из них, как говорится, выжимают последние интеллектуальные соки. Они мне говорили, что после двенадцати часов работы за компьютером, им ничего не хочется делать: они полностью опустошены. Нечто подобное мне рассказывали и российские рабочие сервиса «Шкода», получающие за 12 часов работы 400 долларов. Не смотря на существование закона о восьмичасовом рабочем дне, они не имеют права на работе даже устроить себе перекур: мастер строго за этим следит. Что все это означает, как не новые виды и формы эксплуатации квалифицированного и интеллектуального труда. Отсюда должны вытекать и новые задачи для левых партий и движений, призванных защищать экономические и политические права наемных работников.

Итак, рабочий класс это, прежде всего, люди наемного труда, а социализм начинается там, где ликвидируется наемное рабство. Как правило, это происходит там, где работники становятся собственниками своего предприятия. Теория самоуправленческого социализма об этом говорила давно, но к ней мало прислушивались в советское время, а тем более теперь, в условиях господства неолибералов. Вспоминаю, как известный социалист-диссидент Петр Абовин-Егидес, с которым мне пришлось долго сотрудничать, часто повторял, что самое короткое определение социализма – это самоуправление на базе преодоления наемного труда. Отсюда же его идея передачи собственности трудовым коллективам и соответствующая критика государственного социализма, сохранявшего наемный труд на фабриках и заводах.

Как я уже отмечал в одной из своих статей, в современном капиталистическом обществе число предприятий с собственностью работников постоянно растет. Программой ИСОП в США, например, охвачено более 11 миллионов работников. Есть незначительное число таких предприятий и в России. Конечно, в условиях буржуазного общества такие предприятия являются своеобразной коллективно-частной собственностью, тем не менее, это зародыш, который наглядно показывает, что можно сделать во всемирном масштабе. Я с Абовиным-Егидесом расходился только в одном. Он считал, что прогрессивность самоуправленческих предприятий с собственностью работников по сравнению с частными определяется их большей нравственностью и справедливостью, я полагал, что они должны оправдать себя, прежде всего экономически, т.е. своей большей эффективностью. В противном случае будет невозможно отстаивать их прогрессивность и необходимость для общества. Одним словом, нужно, чтобы развитие производительных сил требовало самоуправления и наоборот. В эпоху НТР это и происходит.

Несколько слов о современной российской социал-демократии. Она, конечно, разная. Есть левая социал-демократия и правая. Есть Руслан Дзарасов, стоящий на левом фланге и доказывающий, что революцию нельзя отменять, и есть ученики Александра Яковлева, поталогически ненавидящие Ленина и всех большевиков, считающий марксизм «бандитским» учением.

Тем не менее, подобное «паталогическое» сознание и соответствующий ему антимарксизм и антикоммунизм не должны заслонять позитивную разработку некоторых классических проблем в марксизме. Одной из таких проблем является, например, возможность перераспределения прибавочной стоимости при капитализме в интересах трудящихся. Как известно, Маркс считал, что погоня капиталиста за увеличением прибавочной стоимости характерная черта буржуазного общества. Сегодня возникает вопрос: возможно ли ее перераспределение в интересах не только капитала, но и труда? Социал-демократы считают, что это возможно и без революции, с помощью социальной политики государства, с помощью соответствующих налогов на капитал. Насколько реальна такая постановка вопроса? То есть, могут ли левые силы, придя к власти, эффективно делить капиталистическую прибыль или нет? Если это очевидно, то как в связи с этим должна ставится проблема революционного изменения буржуазного общества? Говорят, что если будут большие налоги, то капиталист перестанет быть заинтересован, вообще, в организации производства. По всей видимости, это в определенной степени верно. Тогда возникает закономерный вопрос, где найти ту меру, которая была бы выгодна и капиталисту и рабочему, где то «лезвие бритвы», по которому следует идти, не впадая в крайности потери эффективности и социальной справедливости?

Вопросы и вопросы, на которые пока нет вразумительных и точных ответов. Китай сегодня ищет подобные ответы, проводя у себя экономическую реформу, искал на них ответы и Ленин, проводя политику НЭПа. Насколько такие ответы нас сегодня устраивают?

Я согласен со многими левыми социал-демократами в том, что наша современная буржуазия хуже, чем буржуазия 1917 года. Если взять олигархов, то они, паразитируя на награбленной у народа собственности, даже меценатством не хотят заниматься в отличие от известного российского благотворителя Савы Морозова и других капиталистов прошлого века. Они, конечно, сегодня являются консервативной силой. Тем не менее, их надо заставить «делиться». Уже отсюда следует, что любая подвижка в сторону левизны в нашем обществе носит прогрессивный характер.

Аналогичное можно сказать о соотношении рынка и государства в экономике и обществе. Отечественные либералы сегодня, как и ранее, напирают на рынок и минимизацию государства, коммунисты, напротив, видят в рынке причины многих современных бедствий народа. Ясно, что этой крайности, за которыми не просвечивает истина. Ясно также, что рынок всего лишь механизм распределения общественного богатства, служащий обратной связью производства. Он историчен и не всесилен. Вся сфера политики, культуры, духовности им определяться не может. Рыночное общество и рыночная экономика – вещи различные. Сегодня в силу объективных причин нельзя отрицать рыночную экономику, что активно делают ортодоксальные неосталинисты, но вполне можно и нужно отрицать рыночное общество.

Держаться за старые догмы интерпретации социализма сталинской школы, что характерно для многих представителей современного коммунистического движения, - значит плодить иллюзии и неверие масс в идеалы социализма. Возродить привлекательность этих идеалов возможно только тогда, когда левая мысль будет иметь научные ответы на самые сложные вопросы современности. В этом направлении, надеюсь, она и будет двигаться.