Актуально!

Лекция Владислава Иноземцева

Публикуем полную стенограмму лекции, прочитанной научным руководителем Центра исследований постиндустриального общества, главным редактором журнала "Свободная мысль" доктором экономических наук, профессором МГУ В.Л. Иноземцевым 29 января 2009 года в клубе – литературном кафе Bilingua в рамках проекта «Публичные лекции Полит.ру».

Спасибо. Мне очень лестно быть сегодня здесь – хотя сразу оговорюсь: я не специалист по кризисам. И еще меньший я специалист непосредственно по российской экономике. Но это компенсируется тем, что ситуация, в которой сейчас оказались Россия и весь мир, была достаточно легко предсказуема. И многие эксперты уже более двух лет говорили об этом. Много было сигналов и из США, где появились первые признаки кризиса. Большая группа исследователей, объединенная под названием «Европа 2020», с 2006-го года говорила о приближении кризиса. В этом отношении та позиция, которую занимало российское руководство, утверждая, что кризис либо не случится, либо не коснется России, была недальновидной. И теперь мы имеем то, что имеем. И разговариваем о последствиях кризиса и о том, какие виды есть у российской экономики на будущее. Сейчас люди, более умные чем ваш покорный слуга, собрались в Давосе, лихорадочно обсуждая то же самое, – но я не стану повторять за ними многое из того, что сейчас там говорится.

Я хотел бы занять отличающуюся от общепринятой позицию – сводящуюся к тому, что ничего страшного не произойдет. Ожидать катастрофических событий или, наоборот, резких изменений в мировой экономике, финансовой системе, смещения центров силы, изменений глобального разделения труда я бы не стал. Нынешний кризис, конечно, больше, чем обычный циклический. Это кризис всей финансовой схемы, которая формировалась последние несколько десятилетий. Но все равно его последствиями не станут перераспределение сил, уход двух мировых валют с доминирующих позиций, появление новых центров экономического могущества и т. д. Я позже остановлюсь на ситуации, которая может сложиться в мире, но основной темой изберу российскую экономику.

К сожалению, то, что мы наблюдаем, – свидетельство крайне медленного развития отечественной экономики в последние десятилетия. Так совпало, что этот кризис начался почти ровно десять лет спустя после кризиса 1998-го года. Летом 1998-го года для большинства экономистов было ясно, что рубль будет падать, ситуация с долгами – ухудшаться. Летом 2008-го года это тоже было очевидно – хотя мы много слышали о том, что девальвации не будет, резервы у нас большие и т. д. И оценивая ту ситуацию в ретроспективе, мы можем утверждать, что очень мало что изменилось в российской экономике. Вчера Владимир Путин в Давосе выдал несколько пламенных фраз о том, что необходимо преодолевать сырьевую направленность российской экономики, переходить к индустриальной модернизированной экономике. Ровно эта фраза содержится в послании Президента РФ Владимира Путина Федеральному Собранию от 2000-го года. Мы видим повторение лозунгов и задач – но это подтверждает, что очень мало что изменилось. Рост в последние годы был в основном количественным. По тому, каким он был, есть очень много вопросов. Ведь очень странна ситуация, когда российские корпорации год за годом отчитываются о рекордных прибылях, а сегодня мы видим, что совокупный долг этих «успешных» корпораций превышает золотовалютный резерв страны. Вопрос: откуда возникали эти резервы и куда уходили прибыли? Я думаю, что на этот вопрос никогда не будет дано ответа. По крайней мере, до той поры, пока нынешняя элита находится у власти. Так или иначе, мы имеем сейчас ситуацию, в которой необходимо искать какие-то выходы. Эти выходы, на мой взгляд, не отличаются разнообразием. Их очень мало.

Построение сценариев антикризисного развития потому сложно, что особого выбора у нас нет. В ситуации, когда на мировом рынке резко уменьшается спрос, когда не существует особой возможности займов, никогда не происходит никаких серьезных модернизаций и смен экономического курса. Я хочу подчеркнуть, что мы сегодня можем думать – и мы думаем – о том, что стране необходима модернизация. Необходима, как никогда раньше. У значительной части общества и политической элиты растет понимание этого. Но сегодня перемены невозможны. Они могут стать реальностью через несколько лет, если сформируется широкий социальный консенсус о необходимости модернизации. Я не знаю, сформируется он или нет. Очень хотелось бы, но говорить о перспективах модернизации как о том шансе, который может быть использован в ближайшие год-два, я бы категорически не стал, просто потому что в таких тяжелых условиях, как сегодня, модернизация не происходит.

Я думаю, что наша перспектива достаточно монолинейна. Российская Федерация, которая в последние 8 лет жила как страна, все полнее становящаяся энергетическим придатком развитого мира, встретит начало следующего десятилетия в том же статусе. Дело в том, что если мы сравним статистику 2000-го и 2008-го года, трудно не заметить, что доля энергоресурсов и сырья в экспорте выросла, а доля обрабатывающей и, тем более, технологической промышленности в экспорте упала. Эти тенденции только усиливаются год от года. Россия образца 2000-х гг. – это единственная страна, считающаяся индустриальной, в которой в условиях экономического подъема рост в промышленности хронически отстает от роста в большинстве других секторов. Если посмотреть на экономическую модель России, которую я два года назад назвал «путиномикой», видно, что она нацелена на увеличение экспорта ресурсов, обмен получаемых денег на потребительские товары и, за счет значительного притока денег в экономику, развитие тех отраслей, которые по сути не могут не развиваться при наличии большого количества денежных средств. Это телекоммуникации, производство товаров народного потребления, в первую очередь, продуктов питания, сфера услуг, строительство и т. д. Если сравнить последние десять лет в России и Китае, мы увидим, что темпы развития промышленного производства в России были примерно в 1,4 раза ниже, чем темпы роста ВВП. А в Китае они в полтора раза выше темпов роста ВВП. Сейчас мы видим из сводок информационных агентств, что самый тяжелый удар нанесен именно по промышленному сектору. Мы видим остановленные конвейеры ВАЗа, КАМАЗа, видим быстро сворачивающиеся инвестиционные проекты в строительстве, большое количество недостроев и т. д. Эта тенденция не изменится на протяжении года.

Здесь мы подходим к вопросу о том, что может сделать правительство с точки зрения финансовой сферы, валютного курса и т.д. На мой взгляд, ключ к преодолению этого кризиса лежит именно в сфере валютного регулирования. И он будет использован правительством полностью. Речь идет о том, что единственным шансом сделать отрасли промышленности конкурентоспособными является резкое обесценение национальной валюты. Мы видим это уже на протяжении двух месяцев, видели это сегодня, когда доллар подорожал больше чем на рубль. И я думаю, что это не последний случай проявления данной тенденции. Издержки, формировавшиеся в российской промышленности в последние годы, очень быстро росли. В нефтяной отрасли, например, в 2001-м году, когда цена на нефть составляла 18 долларов за баррель, средние издержки ведущих российских компаний составляли 3,6 доллара на баррель нефтяного эквивалента. Сегодня эта цифра колеблется между 9 и 12 долларами. Значит, себестоимость добычи основного экспортного товара страны выросла примерно в четыре раза. А цена лишь вдвое превосходит цену 2001-го года. Отсюда вытекает очевидный вывод, что если рубль будет уценен вдвое, примерный баланс окажется восстановлен. Все мы понимаем, что это значит – 45-48 рублей за доллар. Я почти уверен, что этот курс будет достигнут к середине лета. Таким образом, если развитие пойдет по этому пути, мы увидим крайне печальную ситуацию.

Оценивая историю развития российской экономики с распада СССР, многие эксперты говорят, что эта экономика росла более или менее удовлетворительными темпами в условиях высоких цен на нефть, а затем переживала кризис в условиях низких цен. Я не буду сейчас анализировать цены на нефть и их отношение к экономическому развитию. Но я хочу сказать, что всякий раз цены на нефть приводили к одним и тем же последствиям. Сначала страна развивалась экстенсивным образом, потом шли внешние влияния, скажем, уменьшение цен на нефть, начинался кризис, это вызывало резкое снижение курса национальной валюты. Это снижение делало производство хоть немного конкурентоспособным без особых технических нововведений. И на этом базисе экономика выходила в плюс. Потом мы вновь переходили к экстенсивному типу развития, снова возникало понимание его тупиковости, вновь происходила девальвация. И это продлевало жизнь системе еще на несколько лет. Это было в начале 1990-х гг., в 1998-1999-м гг., то же самое происходит и сейчас. На каждом новом витке доля промышленного производства в ВВП сокращалась, доля технологической продукции в экспорте падала, доля сырья росла. Мне кажется, мы находимся в начале нового витка. И этот новый виток определяет единственную перспективу отечественной экономики, которую я вижу в ближайшие годы.

Я не стал бы говорить о каких-то сценариях. Речь идет о том, что мы заканчиваем серьезный период очередного экономического цикла. Он совпадает с циклическими изменениями в мировой экономике. Мы видели в последние 40 лет несколько циклов, когда сырье дорожало, а потом падало в цене. Поэтому мы ничем не особенны в этой ситуации. Но если из каждого кризиса многие развивающиеся страны выносили определенные уроки, которые употребляли для совершенствования своей экономической структуры, мы уроков выносили очень мало. Об этом говорит и нынешняя ситуация: мы явно вынесли очень мало уроков из кризиса 1998-го года. Если вернуться к тому времени, то сценарии развития России и азиатских государств, которые были более всего охвачены кризисом, схожи только в одном: в том, что после 1998-го года большинство развивающихся государств резко изменили свою позицию в отношении накопления валютных резервов. Если в середине 1990-х гг. большинство развивающихся государств в Латинской Америке, в Юго-Восточной Азии были импортерами капитала, то в последние 10 лет все страны региона: Малайзия, Индия, страны Персидского Залива и Россия избрали тактику накопления валютных резервов, будучи убеждены в том, что она может привести к сохранению финансовой стабильности в условиях кризиса. У такого предположения были определенные основания. Но эта тактика в значительной мере и обусловила кризис. Очень просто обвинять США в том, что они покупают больше, чем продают, выкидывают деньги в мировую экономику т.д. Но не бывает должника без кредитора. Деньги, которые они «выкидывают», кто-то «подбирает». Арабские страны, Китай, Россия, Южная Корея были теми, кто позволял США в течение последних десяти лет осуществлять бесконтрольную эмиссию, поддерживая ощущение того, что эти деньги нужны, баланс соблюден, а мировая экономика находится в относительном спокойствии, что было неправдой.

Однако помимо накопления валютных резервов страны Азии провели невиданную промышленную модернизацию. Китай сегодня стал страной с самым большим промышленным экспортом в мире. Страны Юго-Восточной Азии, Бразилия создали новые отрасли экономики мирового масштаба. Южная Корея, которая еще тридцать лет назад считалась экономическим пигмеем, строит 51% всех торговых судов в мире. Россия – 0,9%. Бразилия стала третьей по объему производству авиатехники. 38 авиакомпаний эксплуатируют их самолеты. Россия не производит самолеты на экспорт. Этот список можно продолжать. Я просто хочу подчеркнуть, что в Российской Федерации последние 10 лет прошли под лозунгом финансовой стабильности. Еще господин Черномырдин в 1997-м году говорил о том, что стабильность достигнута. Сейчас она казалась более прочной. Но Россия не пошла по пути развитых стран, не произвела серьезной реорганизации промышленности и, что самое печальное, постоянно критикуя США и другие либеральные экономики, полностью приняла их модель, которую я называю моделью «финанциализации», излишнего развития финансового сектора.

Вчера я с интересом услышал в выступлении г-на Путина в Давосе заявление о том, что истоки кризиса – в безответственной политике тех государств и корпораций, которые поставили во главу угла дутые цели увеличения капитализации, успехи на фондовом рынке и не привлекли внимания к реальным производственным показателям. Удивительно, что это говорит человек, который лично принимал в Кремле организаторов IPO дутой Роснефти, который в 2006-м году четко говорил, что именно Россия создала те блестящие условия, при которых Газпром стал третьей по капитализации компанией мира, который публично обещал достижение этой компанией капитализации в один триллион долларов. Если это было объектом критики нашего премьер-министра, то к кому же он обращался? Ведь Россия стала самым большим «пузырем» в последние годы. Мы сегодня даже не полностью осознаем масштаб этого пузыря, созданного усилиями наших финансовых властей. В Германии, стране промышленно развитой уже более ста лет, на фондовой бирже котируются акции примерно 5 000 компаний. Это разные немецкие фирмы. Капитализация всех этих компаний на начало 2008-го года составляла примерно 68% ВВП Германии. Капитализация 130 компаний, торгующихся на двух ведущих российских биржах в начале мая 2008-го года, составляла 135% ВВП России. Это показатель США времен, когда Доу-Джонс чуть-чуть отошел от своего пикового значения. На чем основывались такие оценки, для меня загадка. Отношение цены акций компании к ее выручке для компании «Балтика» было в 4 раза выше, чем у компании «Heineken». Банк ВТБ был оценен втрое выше, чем германский Commerzbank, который по всем показателям в три с половиной раза лучше ВТБ.

То, что произошло в последние месяцы, – объективный разрыв этого пузыря, который должен был случиться. Если мы опять вернемся к азиатским экономикам, к тому периоду, когда они проходили начало своего индустриального развития, нельзя не заметить, что в Южной Корее фондовый рынок стал значимым через 5-7 лет после того, как ВВП Кореи с начала индустриализации увеличился в четыре раза. Только тогда они начали проводить серьезное привлечение средств на этом рынке. А мы далеко забежали вперед.

На сегодняшний день у России мало альтернатив. Мы должны осмыслить то, что страна пережила в последние месяцы. Мы должны спокойно пережить то, что нас ждет в 2009-м и 2010-м гг., должны восстановить экономический рост, пусть и на той же основе, что и до кризиса. И к моменту, когда вся мировая экономика будет готова начать выход из кризиса, когда спрос на российские товары в мире несколько вырастет, мы должны иметь более или менее реалистичную стратегию развития страны. Сегодня о ней думается мало и плохо, что можно понять – ведь в первую очередь думается о том, как выйти из кризиса. Но именно сегодня развивать стратегии дальнейшего развития, проводить серьезные исследования, устраивать интеллектуальные дискуссии, соизмерять российский опыт с иностранным – это самая важная задача, которая перед нами стоит. Просто потому, что, к сожалению, российское гражданское общество практически не имеет возможности воздействовать на принятие решений в этой стране. А те условия, которые определяют ситуацию на российском рынке, лежат за ее пределами. Так что главной задачей сейчас является осмысление того, что происходит в российской экономике, сопоставление опыта 2000-х годов с опытом других государств и использование этого опыта в будущем.

Что касается вопроса о том, когда кризис может закончиться и что может стать условием выхода из него, скажу следующее. Вернемся к настроениям, которые царят сегодня среди мировой экономической элиты. Я не разделяю подхода, который превалирует среди экспертов и политиков, – но он сводится к тому, что в условиях кризиса необходимо пересмотреть многие принципы организации мировой финансовой системы, найти новые рамки, в которых она должна функционировать. И начать серьезно работать над выработкой регулирования мировой финансовой политики. Это хорошая задача, но она кажется мне совершенно нереалистичной сегодня. Сейчас не время. Если мы посмотрим на дискуссии в Давосе и попробуем оценить успешность того мероприятия, которое назначено на 2 апреля в Лондоне, думаю, мы поймем, что никто из экономических игроков не заинтересован в создании каких-либо правил. Это обусловлено не злой волей отдельных субъектов, а тем, что в ситуации хаоса нет ничего менее продуктивного, чем накладывать на тех, кто в этом хаосе оказался, какие-то ограничения по поиску мер выхода из него. Сейчас в мире существуют государства, которые уникально различаются по своему позиционированию в мировой экономике. Масштабы ВВП, объем финансовых ресурсов, технологические возможности – все это сейчас вторично. Первичен вопрос о том, насколько свободно то или иное правительство в эмиссии денег для погашения порожденных кризисом проблем. И мне кажется, что государства, валюты которых свободно конвертируются, которые занимают и на внутреннем, и на внешнем рынке в одной валюте, будут лидерами в преодолении кризиса. Мне кажется, что США, Англия, Япония, страны Европы смогут в ближайшие 6 месяцев залить деньгами свои проблемы, вывести плохие активы в новые структуры, обеспечить возобновление выдачи кредитов реальному сектору экономики. И добиться изменения динамики экономических показателей на позитивные. Я думаю, что уже в третьем квартале этого года мы увидим в США, Англии и Европе плюсы в квартальном изменении ВВП. Пусть и небольшие. Да, в IV квартале 2008-го года имелся серьезный спад, он продолжится и в I-м квартале 2009-го, затем мы увидим стагнацию во втором и некое увеличение показателей в третьем квартале. В то же время государства, которые имели глупость занимать в валютах, отличных от своей собственной, будут находиться в заведомо более тяжелом положении. Китай, который не хочет иметь свободно конвертируемой валюты, но чей валютный долг весьма невелик по сравнению с валютными резервами, будет в наилучшей позиции среди этих стран. Но другие государства пойдут по пути спасения своих валютных резервов, девальвации и т.д. Это уже сделали все крупные развивающиеся страны: Южная Корея, Бразилия, Малайзия, Россия. Главной задачей здесь является эффективное управление валютными резервами и внешним долгом и недопущение ситуации 1998-го года. Я надеюсь, что правительству России удастся не допустить этого, хотя многое из того, что происходит сегодня, указывает на недооценку серьезности проблемы. В первую очередь, я имею в виду, что валютные резервы сократились уже на треть. То, что осталось, это не есть валютный резерв в чистом виде. Из $380 миллиардов около $200 млрд. – это структурные фонды, которые в прямом смысле этого слова не могут быть рассмотрены как валютные резервы ЦБ. Около $40 млрд. обещаны министром финансов на повышение ликвидности в банковской системе – при этом $170 млрд. должны быть возвращены в качестве внешнего долга в ближайшие 14 месяцев. Таким образом, мы имеем внешний долг, превышающий остаток свободных валютных резервов. Это очень опасно. Я неоднократно в последний месяц выступал с предложениями на этот счет, которые сводились к введению жестких мер – в первую очередь «отсоединению» российской финансовой системы от мировой и резкого ограничения оттока капитала. Думаю, что эти меры могли бы помочь оздоровлению российской экономики. Она могла бы сделать шаги по накачке финансовой системы деньгами действенными. Но этого не случится, потому что интересы большей части российской экономической элиты лежат в долларовой зоне.

Решение о запрете экспорта капитала глубоко противоречит всем парадигмам и личным интересам российской политической и экономической элиты. Нам остается только надеяться на то, что оживление мировой экономики произойдет до того, как валютные резервы России закончатся, то есть до IV квартала этого года. И мы вновь возвращаемся к тому, что российская экономика как в 1998-м году, так и в 2009-м году серьезным образом зависит от конъюнктуры мировых товарных рынков, на которые мы не можем эффективно влиять. Мы видели на протяжении последних месяцев активную деятельность ОПЕК, которая пыталось несколько раз снижать объемы добычи, желая воздействовать на цены. И все равно до сих пор понижательный тренд на нефтяном и газовом рынке не переломлен. Падение замедлилось, но повышения не произошло. Таким образом, есть лишь очень ограниченные основания для оптимизма. Еще раз хочу сказать, что я не вижу сейчас ни политических сил, ни сил в сфере российского бизнеса, которые были бы способны к проведению серьезных структурных реформ, в которых страна нуждается. Мы находимся в той же финансовой парадигме, в которой были последние годы. Мы видим пути выхода в увеличении количества денег, вбрасываемых в экономику. Это может помочь, а может и не помочь. Я не готов сказать, удастся ли российскому правительству, не растеряв резервы, не растратив фонды, дожить до момента, когда начнется повышательное движение мировых рынков. Опять же это не значит, что Россия придет в состояние какого-то коллапса. Рубль может падать и дальше. Если резервы будут исчерпаны, его падение станет неконтролируемым. Но я хочу подчеркнуть, что российская экономика не остановится. У нас есть внутренний рынок, который так или иначе будет поддерживать спрос и на импортные товары и на национальную продукцию. Речь о том, сумеем ли мы сохранить структурные элементы: банковскую систему, финансовую систему, корпорации - или кризис окажется более глубоким, и в этих структурных элементах российской экономике наступят серьезные изменения.

Все это не значит, что мы окажемся в ситуации 1991-1992-х гг. В любом случае, этот кризис никогда не достигнет таких тяжелых форм. Призываю не верить тем, кто говорит, что мир сейчас вступает в ситуацию, равную Великой Депрессии. Ни в одной стране мира никто не задумывается о снижении ВВП на десятки процентов. Мировая финансовая система гораздо более гибка, чем 80 лет назад. Так что я уверен, что экономический кризис в мировом масштабе не будет слишком долгим. Вопрос заключается в том, насколько он окажется серьезным в отдельных странах. Но в целом я убежден, что в 2010-м году мы увидим возобновление роста по большинству развитых государств.

Чем аукнется этот кризис на мировых рынках? В первую очередь, тем, что исчезнут целые отрасли финансовой сферы. Думаю, что очень много финансовых операций, связанных с деривативами, со сложными финансовыми инструментами, на значительный период времени просто прекратят свое существование. Финансовая сфера должна уменьшиться до уровня, отвечающего существующим экономическим потребностям. Не только в России, но и во многих других странах, в первую очередь в Великобритании и США, в последние годы финансы заняли слишком большую роль в экономике. На сегодняшний день в США в сфере финансовых операций, операций с недвижимостью, оптовой и розничной торговле создавали 52% ВВП. Этот уровень запределен. В чисто финансовой сфере в США создается 9% ВВП, в Великобритании – 11%. Это слишком много. Так что мне кажется, что пузыри, которые возникали на рынке недвижимости, на рынке фьючерсов, финансовых деривативов, уменьшатся и в ближайшие несколько десятков лет не достигнут тех масштабов, которые были до кризиса. Но это будет самым большим его последствием. Я не вижу серьезных возможностей для изменения центров мировой силы. Останутся США, страны Европейского Союза и азиатские страны, которые сегодня возглавляет Китай, а не Япония. Не думаю, что сложатся новые финансовые системы. В мире останутся плавающие валютные курсы, и новых мировых валют не появится.

Чтобы подчеркнуть этот тезис, я хочу сказать, что сейчас не только нет серьезных площадок, где эти валюты могли бы появиться, но нет даже желания правительств целого ряда стран, где они могли бы возникнуть, начать подобные эксперименты. Ведь если мы посмотрим на масштаб мировых финансовых рынков, который существовал до начала кризиса, то увидим, что площадки в Москве, Пекине, Сан-Паулу – это чисто региональные финансовые центры, обслуживающие конкретные государства. Даже не регионы. На ММВБ происходят операции на $4-6 млрд. в день. Общий объем валютных операций в мире в день составляет примерно $4 триллиона в день. Москва занимает здесь 0,1%. О каком международном центре идет речь? И зачем он нужен? Если говорить об обороте мировых фондов, здесь Москва выглядела гораздо лучше. Но сейчас она так не выглядит. В декабре-январе операции на ММВБ и РТС по корпоративным ценным бумагам были на 20% меньше операций в Афинах, которые ну уж никак не считаются финансовым центром даже в пределах Европы. В России нет ни одной биржевой структуры, которая осуществляла бы ценообразование на те же ресурсы. У нас нет ничего подобного Чикагской товарной бирже и др. Для того чтобы какой-то новый центр смог бросить вызов американскому или европейскому центрам финансового могущества, должно пройти много времени и должны быть приложены очень серьезные усилия. Единственное место, где такой центр мог бы появиться, – это Китай. Но он предпринимает усилия, чтобы он там не возник. Мы видим, как он противится становлению юаня как свободно конвертируемой валюты. В Китае нет режима свободного ввоза и вывоза валюты, который есть даже в России. И Китай понимает, что если такой режим возникнет, мировые рынки будут активно влиять на китайскую экономику, а это им не нужно. Думаю, что российское руководство тоже сделает разумный выбор и откажется от чрезмерно либеральной валютной политики. Еще раз скажу, что если исключить Китай из списка мировых финансовых центров, в ближайшие десятилетия не появится таких же масштабных финансовых единиц как США или Европа. Положение мировых валют, площадок и центров прочно. И его смены не случится.

С другой стороны, я хочу подчеркнуть, что ситуацию в мире сегодня можно сравнить со структурным кризисом 70-х годов. Мы находимся в положении, когда в течение небольшого промежутка времени произошел целый ряд политических и экономических событий, которые серьезным образом отличают ситуацию от ситуации десятилетней давности. Например, в последние 10-12 лет мы видели огромный всплеск на сырьевых рынках, подобный тому, что имел место в 1970-е годы, видели резкое изменение баланса политических сил в мире, который тоже похож на то, что происходило в 1960-е, 1970-е годы в связи с рядом неоправданных надежд на последствия деколонизации. Происходит подъем определенных политических сил в Латинской Америке, восстановление позиций России на мировой арене, более серьезное участие Китая в международных делах. Все это на фоне нескольких принципиальных поражений США. Ирак, проигрыш в борьбе с террором, потеря влияния в Латинской Америке и другие политические проблемы. Я думаю, что в Соединенных Штатах эти события вызовут колоссальные изменения в политической, идеологической, социальной средах, что масштаб реакции будет сопоставим с тем, что было в 1980-е годы при Рейгане. Стране придется вновь открыть саму себя, поставить перед собой новые цели, сформулировать новые точки экономического роста, найти вообще новые двигатели роста. И я не имею оснований предполагать, что у них это не получится. Я думаю, что те либерально-политические системы, которые сложились в США и Европе, дадут возможность этим странам осмыслить итоги кризиса и выйти из него более сильными, современными и эффективными. Что же касается России, то я не имею оснований считать, что вероятность этого здесь столь же велика, сколь в Европе и США.

Заканчивая, повторю еще раз: давайте снизим свои панические и оптимистические ожидания. Думаю, что ничего ужасного, за исключением краха той экономической структуры, которая существовала в России в последние 10 лет, и за исключением серьезного потрясения на финансовых рынках, не произойдет. Российская экономика не остановится, ее не поглотят иностранные компании, большинство олигархов благополучно переживут это потрясение. И никаких политических пертурбаций не произойдет. То же самое и в мире. Не думаю, что мы увидим резкое смещение экономической силы в Китай или Индию. Впереди период медленного осмысления происходящего и очень долгой и сложной работы над исправлением ошибок и по приспособлению к тому миру, который за последние 20 лет очень сильно изменился. Я оптимист. Думаю, что кризис закончится, пройдет, а мир выйдет из него более эффективным, мировая экономика – более сложной, лишившись многого наносного. Экономика станет в большей степени экономикой и в меньшей степени доменом финансовых лидеров. Думаю, что это пойдет на пользу почти всем ее субъектам во всем мире.