Ваши сообщения о русских делах меня в такой же мере интересуют, как и огорчают. Во всяком случае я уверен в том, что фактические противоречия в русской социал-демократии не так глубоки, как в немецкой; в этом смысле я недавно писал Ленину. Я убежден, что действительные разногласия между Мартовым и Лениным не так велики, как между Бернштейном и мной, и что у Потресова и Луначарского больше общего, чем, например, у Кольба и Розы Люксембург. Разница в том, что наша партия достаточно велика, чтобы предоставить каждому поле действия и чтобы вести в одном направлении всех отдельных лиц, как бы они индивидуально ни расходились.
В русской социал-демократии отсутствует это воздействие массы, и поэтому личные трения здесь обостряются гораздо больше, хотя фактические расхождения меньше. К этому присоединяется озлобленность, вызванная неудачей.
В общем, наша партия относится очень неодобрительно к русской социал-демократии за ее распри.
Я надеюсь, что движение в России скоро снова оживет, и бесплодно томящимся за границей силам найдется применение. Под движением я разумею здесь не революцию. В скорое возобновление революции в России я не верю, разве если бы присоединились совершенно неожиданные обстоятельства. Я думаю, что наши русские друзья должны были бы устроиться так, чтобы развивать движение в данных условиях, как бы это ни было трудно. Важно найти такие формы, в которых при данных условиях могло бы существовать и развиваться пролетарское движение. Это настолько чисто практический вопрос, что следовало бы найти возможность обсуждать его без озлобления.
Сердечный привет. Ваш К.Каутский.
Дорогой Каутский!  
Сан-Ремо, 21 марта 1911.
Вы говорите в вашем последнем письме, что различия во взглядах между Мартовым и Лениным не настолько велики, чтобы деятельность их в одной и той же партии была невозможна; вы совершенно правы. Но наши расколы вызываются не различием во взглядах. Скорее можно сказать, что наши расколы порождают оттенки наших политических и тактических взглядов. Это может показаться странным, но, увы! Это правда. В этом состоит трудность нашего положения.
Каждая из обеих фракций нашей партии считает своим долгом не подчиняться постановлениям наших съездов (или конференций), принятых под влиянием противоположной фракции. Если Центральный комитет партии в своем большинстве состоит из меньшевиков, то возмущаются большевики. Если Центральный комитет находится под влиянием большевиков, тогда очередь меньшевиков поднять знамя восстания. И таким образом знать не хотят дисциплины. Скажу больше: дисциплины совсем не существует в партии: она существует исключительно в пределах фракций. Следовательно, имеется две дисциплины: большевистская и меньшевистская. И каждая из них совсем не хочет повиноваться постановлениям партии, когда дело идет о поражении противной фракции.
При таких условиях всякое общее действие становится невозможным.
В настоящее время Центральный комитет находится под влиянием большевиков. В редакции центрального органа партии большевики (с их союзниками – поляками) находятся в большинстве. Этого достаточно, чтобы меньшевики были в состоянии перманентного возмущения против партии. И на этот раз дело зашло очень далеко. Бунтовщики хотели бы «ликвидировать» партию, это их выражение. «Ликвидировать» партию – это значит разрушить ее, это очень хорошо известно. Но меньшевики только этого и хотят. Они говорят, что раз партия будет уничтожена, будут созваны конференции для организации новой, и тогда у меньшевиков будут шансы стать большинством. Они думают, что для достижения этой цели все дозволено. У нас, таким образом, есть социал-демократы, сознательно работающие над разрушением (ликвидацией) их собственной партии. Это неслыханно! Вы прекрасно понимаете, что можно не одобрять подобного поведения. И поэтому я разошелся с нашими теперешними бунтовщиками (этими «ликвидаторами»). Это их раздражает; они с большим ожесточением нападают на меня. Но … ich kann nicht anders! (я иначе не могу). Партия выше фракции… К тому же я не один. Одновременно со мной многие меньшевики разошлись с ликвидаиторами. Те, которые с нами, всячески пытаются урезонить «ликвидаторов», что совсем не легко.
Вот наше положение. Оно – отвратительно, и я не думаю, чтобы оно могло скоро улучшиться.
Г.Плеханов
Дорогой Каутский!  
Сан-Ремо, 31 октября 1911.
Положение наше таково: каждая из борющихся фракций хочет созвать конференцию, которая будет окрещена партийной. Это будет ложь, но наши «feindliche Bruder» [враждующие братья] убеждены, что ложь в данном случае совершенно обязательна. Вы знаете, как они ведут борьбу друг с другом. Мартов обвиняет (в своей гнусной брошюре) большевиков. Большевики, в свою очередь, издают брошюру – Каменева, - в которой обвиняют меньшевиков. Хочется прямо плакать от злости! Что до меня, то я стараюсь воздействовать на общественное мнение нашей партии в смысле созыва одной только конференции, которая в самом деле явилась бы партийной, а не только одной из фракций. Я еще не совсем потерял надежду на успех, но в данный момент мне трудно отвечать за что бы то ни было. Если Вам придется писать о нашем положении, то выскажитесь против раскола и за единство, вы нам окажете большую услугу.
Скоро у нас будут выборы в Думу. Можете себе представить, какой блестящий успех готовят нам наши враждующие братья.