Шахтёрские забастовки 1989 года в СССР и некоторые размышления по поводу нынешней ситуации в рабочем движении

Те, кто был молод в 1989 году и даже дожил до наших дней, став свидетелем распада нашей «великой Родины» СССР, не забудет событий периода «Перестройки». В том числе и тех, что были связаны с мощным ростом рабочего движения. То были удивительные времена. М.С. Горбачев и руководство КПСС пытались реформировать экономическую и политическую систему СССР, которая к тому времени оказалась в глубоком кризисе. Этот кризис был порожден всей предыдущей историей СССР. Рост советской экономики в силу ряда объективных причин остановился в 1970 году и начал стабильно снижаться. Это в свою очередь породило массу социальных проблем, обостривших те, которые возникли еще ранее и остались неразрешенными. Одной из таких проблем были советская угледобывающая промышленность и так называемые «градообразующие города», в том числе шахтерские поселки. В позднюю советскую эпоху роль угледобычи снижалась. Так, например, в 1960 г. уголь составлял 60% объема добычи ископаемого топлива, а в 1980 г. - только 20%. В связи с этим не лучшим образом обстояли дела и в социальной сфере в шахтерских районах – расходы на социальные нужды советское государство постепенно и все быстрее сокращало.

Обострялась жилищная проблема. По данным на начало 1989 года, в одном только Междуреченске, шахтерском городе, где жили тогда 107 тыс. человек, более 10 тыс. семей стояли в очереди на получение жилья. Многие шахтеры с семьями жили в общежитиях. Кемеровская область (Кузбасс) занимала тринадцатое место по объему продукции и лишь сорок третье место по уровню обеспечения жильем. Отмечалась, в том числе и на официальном уровне, огромная нехватка больниц, школ, детских дошкольных учреждений, спортивных сооружений, театров и других объектов социальной инфраструктуры. Стали привычными перебои с водой и электроэнергией. В статье «Забастовка шахтеров: впечатления, комментарии, анализ», написанной в 1989 году Дэвидом Манделем, профессором университета Монреаль (Канада), отмечалось, что «типичным подходом министерства к инвестициям в социальную сферу является, например, его решение жилищной проблемы для тысячи новых рабочих горно-обогатительной фабрики, возведенной недавно неподалеку от шахты «Распадская», кстати, самой большой в СССР. Не было выстроено ни одного здания». Можно без преувеличения сказать, что во многом условия жизни в шахтерских городах напоминали условия жизни советских колхозов в более ранний период, когда судьба рядовых колхозников никак не интересовала правящую бюрократию. Судьбы шахтеров – угольщиков для правящей советской бюрократии были не более, чем раздражающим фактором, который при случае можно было проигнорировать.

Все это в совокупности, и прежде всего экономический и социальный кризис советского общества, спровоцировало рабочий протест поздних 1980-х годов. Надо отметить, что рабочий протест имело место в СССР и ранее, и даже в сталинский период, столь любезный сердцу тех, кто почитает Сталина и считает тот период «вершиной советской истории и истории социализма». Этот протест был, однако, ограничен наиболее обездоленными слоями рабочего класса в СССР – заключенными лагерей, или рабочими ГУЛАГа (Главного управления лагерей). Известно, что ГУЛАГ был целой отраслью советской экономики, и весьма важной отраслью, создававшей изрядную часть прибавочного продукта советской экономики. По некоторым данным, ГУЛАГ «предоставлял» рабочие места, по меньшей мере, 2 миллионам советских людей в период 1949-1953 г.г. Условия труда там были на порядки хуже, чем даже в небольшом советском колхозе. Для справки: в конце 1940-х – начале 1950-х гг. по предприятиям, принадлежащим к различным лагерям Главного управления советской исправительной системы, прошла волна забастовок. В основном это были угледобывающие предприятия «Воркуталага», «Каралага», Кузнецкого бассейна. Все эти забастовки были подавлены с использованием карательных отрядов, многие участники были расстреляны либо разосланы по разным лагерям с добавлением тюремного срока. Не вдаваясь в подробности (есть, тем не менее, фактический материал, отражающий реальное состояние протестного движения, в том числе и рабочего, в СССР в период 1950-1985 г.г.), можно утверждать, что забастовки и акции протеста в тот период были вызваны самыми жестокими формами эксплуатации и угнетения. В дальнейшем этот протест приобретал новые формы, кульминацией которых стали события в Новочеркасске в 1962 году, когда был открыт огонь по рабочим городских предприятий, вышедших на улицы города протестовать против резкого повышения цен на основные продукты питания и против социального бесправия.

1970-е гг. называют по традиции «годами застоя». Прекратились отрытые репрессии против тех, кто выражал недовольство. Однако советское государство не было бы самим собой, если бы вообще отказалось от каких-либо мер воздействия на недовольных. В результате возникла и получила распространение практика направления активно недовольных в психиатрические больницы. Среди тех, кто пытался протестовать, были и рабочие промышленных предприятий. Были отмечены попытки создания независимых профсоюзов, о чем сообщалось в сводках КГБ и западными радиоголосами. Однако это были единичные случаи и борьба одиночек против огромной машины, правда, быстро дряхлевшей в период после 1970 года. Массового протестного организованного движения в период 1965 - 1986 гг. не было, хотя КГБ регистрировал факты скоротечных трудовых конфликтов в различных регионах страны.

Глава 2
Шахтёры

Что касается шахтеров и других работников угледобывающей промышленности, то на протяжении 1960-70-х годов и начала 1980-х годов о каких-либо протестах среди них не сообщали даже «западные голоса». Видимо, их и действительно не было. Шахтеры вообще объявлялись советской пропагандисткой машиной чуть ли не самым «передовым отрядом» рабочего класса. Слово «шахтер» гордо звучало с экранов телевизоров, статус шахтера был высок, по крайней мере, на словах и в лживых сводках советских органов информации, а средняя зарплата шахтеров – угольщиков составляла не менее 400 рублей, а кое где по регионам и выше (в Донбассе, например), что было куда более высоким доходом, чем у большинства работников промышленных предприятий в СССР, да и не только у них. Однако, несмотря на официальную весьма красочную лубочную картинку, ситуация в стране в целом, и в угольной промышленности в частности, быстро менялась, и менялась не к лучшему.

Рос уровень травматизма на шахтах, хотя о крупных катастрофах и происшествиях на шахтах и предприятиях в советских СМИ не сообщалось. Нараставший вал социальных проблем в угледобывающих районах, например, нехватка жилья, о которой упоминалось выше, был усилен также «постепенным» наступлением дефицита продуктов и товаров народного потребления в магазинах. Рос износ оборудования. К концу 1980-х годов уровень износа инфраструктуры на шахтах в целом по советской угледобывающей промышленности составил не менее 40 %, и это несмотря на существенное союзное финансирование отрасли. В целом, отрасль переживала отнюдь не самое лучшее время.

Проблема окружающей среды в угледобывающей отрасли представляла собой кровоточащую рану – загрязнение воздуха в районах угледобычи достигло запредельных уровней, что отражалось на здоровье людей и прежде всего на детях, до 90 % которых в угледобывающих регионах страдали хроническими заболеваниями.

Принимали ли реально массы советских шахтеров в том «первом в мире государстве рабочих и крестьян» участие в принятии решений по поводу производства и реализации продукции? Думаю, что тот, кто жил в то время и даже работал на шахтах, согласится, что этот вопрос излишен – такое участие было ограничено сидением назначенных властями их представителей в различных президиумах по торжественным дням и во время «выездов» на различные официальные мероприятия в столицы страны и за рубеж. Впрочем, роль в советском обществе различных категорий «непосредственных производителей», в целом рабочего класса как «наиболее передового класса нашей эпохи» - особая проблема для многих левых исследователей – историков, социологов, всех тех, кто размышляет над общественной ролью рабочего класса. Факт, однако, заключается в том, что эта роль и место промышленных рабочих в советском обществе были абсолютно подчиненными, несмотря на усиленную работу советской пропагандистской машины по созданию имиджа рабочего класса как «основного и ведущего класса советского общества». Рабочий класс, в том числе и шахтеры, и другие категории советских трудящихся реально не участвовали в принятии решений по поводу производства, в управлении страной в целом, в определении политики «первого в мире государства рабочих и крестьян», «нашего общенародного государства», «общества развитого социализма», и пр. Феномен отчуждения «непосредственных производителей» в СССР стал тем компонентом общественной жизни, который оказался одним из решающих факторов возросшей в годы перестройки протестной активности трудящихся.

Промышленный рабочий класс в СССР, «нашей Советской Родине», «первом в мире социалистическом государстве» и т.д. и т.п., отнюдь не являлся равноправным слоем населения ни экономически, ни политически, и уж тем более не выполнял каких-либо управленческих функций в том, потерянном нами безвозвратно «общенародном государстве». История того, как рабочий класс в СССР был «самым передовым классом нашей эпохи» только в идеологических штампах КПСС, а на деле оказался наиболее угнетаемым и бесправным в обществе, заслуживает отдельной статьи и даже не одной.
Ограничимся пока только констатацией факта.

Глава 3
Начало движения

Такова в очень кратком виде предыстория шахтерских забастовок. Спад, в котором оказалась советская экономика в 1980-х годах, не мог не сказаться на благосостоянии советских людей, включая различные категории «непосредственных производителей», т.е. промышленных рабочих. Это вызывало протест с их стороны. В условиях гласности и перестройки этот протест не мог не быть услышанным обществом, а в дальнейшем и одобренным им. В том числе и теми слоями правящей бюрократии («партхозноменклатуры», «бюрократии» и т.д.), которые мыслили «новыми категориями и ценностями», понимая, что «жить и править по старому» было больше невозможно. В дальнейшем эти слои сыграли весьма важную роль в повороте шахтерского движения и их лидеров в сторону принятия ими неолиберальных и антикоммунистических идеологических установок и принципов управления экономикой.

В 1986-1987 гг. был отмечен ростом числа забастовок и прочих трудовых конфликтов в СССР. Конфликты различной длительности и напряженности имели место во многих отраслях промышленности и регионах страны, в том числе в крупных городах РСФСР, в Прибалтике, Закавказье и других республиках бывшего СССР. Особенно много таких конфликтов происходило на предприятиях легкой промышленности, в строительстве, в горной промышленности. В советских официальных органах массовой информации об этих трудовых конфликтах не сообщалось, они регистрировались только органами внутренних дел и КГБ. Все эти забастовки также были спонтанными и не сопровождались образованием стачечных комитетов. Они никак не были связаны друг с другом. Вадим Борисов в своем исследовании «Забастовки в угольной промышленности (анализ шахтерского движения за 1989-99 гг.») пишет: «Несмотря на репрессии, недовольство рабочих продолжало нарастать. При кажущейся неожиданности забастовка 1989 г. была подготовлена всем ходом предшествующих событий. Весной 1989 г., еще до шахтерской забастовки, принявшей характер всесоюзного выступления, по всей России прокатилась волна забастовок локального характера, в том числе и на угледобывающих предприятиях Кузнецкого и Печорского угольных бассейнов. Так, рабочие одной смены шахты «Северная» в Воркуте провели в начале марта подземную сидячую забастовку, протестуя против произвольного изменения величины их зарплаты. Эта забастовка переросла в краткосрочную голодовку с требованием прекратить работу по воскресеньям, ввести 6-часовой рабочий день, сократить управленческий аппарат, уволить директора, увеличить оплату за ночную работу, объявить о создании независимого профсоюза, единогласно названного «Солидарность». В городе прошли митинги поддержки, но забастовка прекратилась с наплывом партийных чиновников и быстрой уступкой некоторым требованиям рабочих [Труд. 1989. 10 мaрт.; наши интервью; Ильин, 1998]. «Разбуженные» забастовкой воркутинские шахтеры собрались 10 июня, чтобы создать городской рабочий комитет.

Рой Медведев отмечает, что «ситуация изменилась существенно и неожиданно для властей страны летом 1989 года. По стране прошла небывалая в прошлом волна забастовок» [НЕЗАВИСИМОЕ РАБОЧЕЕ ДВИЖЕНИЕ В СССР В 1989-1991 ГОДАХ: НЕОЖИДАННОЕ НАЧАЛО]. Тот же автор пишет: «Весной 1989 года страну захлестнуло волной локальных забастовок, в том числе и на шахтах. Например, рабочие шахты "Северная" в Воркуте провели в марте того года забастовку, которая переросла в голодовку. Среди требований бастовавших были: запрещение работы по воскресеньям, введение 6-часового рабочего дня, сокращение управленческого аппарата, увеличение зарплаты. С подобными же требованиями прошли забастовки на двух шахтах в Междуреченске, а также на отдельных шахтах в Кемерово, Осинниках и Ленинске-Кузнецком. Часть этих выступлений закончилась полной победой шахтеров» [Указ. статья]. Как видим, лозунги забастовщиков не несли в себе ничего специфически антисоветского или антикоммунистического и антисоциалистического. По крайней мере, на начальном этапе движения. Ситуация, однако, вскоре начала меняться. Характерна реакция властей, как местных, так и союзных, на начало массовых протестов. Рой Медведев далее отмечает: «Кемеровский обком КПСС осудил забастовки и под угрозой исключения из партии запретил коммунистам в них участвовать. В заявлении обкома, в частности, говорилось: "Как показывают события последнего времени, лозунгами демократизации, гласности, расширения прав и свобод человека все чаще пользуются те, кто хотел бы превратить демократию в распущенность, беззаконие, вседозволенность. Об этом, в частности, говорят факты групповых отказов трудящихся от работы, имевшие место на предприятиях Кемерово, Новокузнецка, Междуреченска, Осинников, Киселевска».

Далее события приняли оборот, неожиданный не только для властей, но и, видимо, для самих шахтеров. Всеобщая волна забастовок на Кузбассе началась с города Междуреченска. 10 июля забастовала шахта им. Шевякова, откуда движение быстро перекинулось на другие шахты. Этой забастовке предшествовал длительный процесс подачи жалоб, петиций, столь знакомый многим советским людям, вступавшим на дорогу борьбы за свои права. Рабочие начали формулировать требования к властям. Еще в конце 1988 года горняки направили письмо в телепрограмму "Прожектор перестройки". Основными требованиями были повышение зарплаты, сокращение управленческого аппарата, а также улучшение питания, решение проблем с транспортом и.т.д. Эти требования как бы вдруг, в условиях Гласности, указывали странным образом на то, что советское общество не было обществом равноправия и социальной справедливости, где рабочий класс был в совокупности «правящим классом».

В первые же дни забастовки шахтеры избрали забастовочный комитет и послали своих делегатов на шахты им. Ленина, "Томская", "Усинская" и "Распадская". Рабочие со всех шахт собрались на митинг на главной площади города и избрали городской забастовочный комитет. Этот комитет сразу же принял на себя властные полномочия. Им была запрещена торговля алкоголем, созданы рабочие дружины, которые следили за порядком. За время забастовки в городе не было совершено ни одного преступления.
Алкогольные напитки можно было приобрести только с письменного разрешения забастовочного комитета в связи со свадьбой или поминками. Так начиналось в СССР массовое рабочее движение. Оно составило, вместе с национально-освободительным и правозащитным, общий поток освободительного движения. Движение, возможность возникновения и массовость которого трудно было себе представить еще за год до этого.
Советские рабочие в массе своей вдруг почувствовали себя хозяевами положения, теми, кто смог заставить власть считаться с собой. Без преувеличения можно сказать, что это был апофеоз советской истории, эволюции общественных процессов, протекавших в СССР в течение длительного периода. Однако это был не просто апофеоз, это было начало конца СССР!

Глава 4
Повороты и зигзаги шахтерского движения

Судьба шахтерского и в целом рабочего движения того времени имела драматическое и неожиданное для многих завершение, о чем речь пойдет ниже. Выше уже упоминалась некая роль представителей правящей партийно-хозяйственной советской номенклатуры в событиях того времени, как, впрочем, и в последовавших за ними реформах. Нет сомнения, что, например, Б. Ельцин, быстро набиравший к тому времени «политический вес» в обществе и государстве, ставший вскоре председателем Верховного Совета РСФСР и вступивший в конфликт с союзным руководством и лично с М. Горбачевым, всячески использовал шахтерские забастовки в борьбе за власть. Можно без преувеличения сказать, что шахтеры в дальнейшем если и не стали решающей силой, приведшей Ельцина к власти, то, по крайней мере, сделали все, чтобы проложить ему туда путь. Ельцин в наиболее «критические» для него дни борьбы за личную власть приезжал в районы трудовых конфликтов, выступал на митингах и других мероприятиях шахтеров, как это было в августе 1990 года в Новокузнецке. Впрочем, все подробности истории того, как шахтеры, прежде всего кузбасские, косвенно и напрямую способствовали приходу к власти Ельцина и команды либералов, также заслуживают особого внимания, хотя данная статья и не ставит перед собой задачу осуществления глубокого исследования этого процесса. Такой анализ уже был проделан многими исследователями рабочего и шахтерского движения в СССР периода 1989-91 гг., например, И.Шаблинским, А. Шубиным, В.Борисовым, и др. Можно только напомнить один из фактов событий тех дней, когда, например, часть представителей Совета рабочих комитетов Кузбасса установила контакт, а затем и тесное сотрудничество с «демократами» и рядом их лидеров из МДГ (Межрегиональной депутатской группы). В июне 1990 года, после успешных массовых выступлений шахтеров, они имели встречу с тогдашним лидером МДГ, председателем Верховного Совета РСФСР Б. Ельциным.

Эта встреча стали одной из решающих в дальнейшем исходе борьбы. Некоторые лидеры рабочих комитетов Кузбасса в марте 1991 года заявили о создании Координационного совета стачечных комитетов. Такие действия были нарушением принятых в феврале 1991 года на совместном заседании представителей организаций Независимого профсоюза горняков и забастовочных (стачечных) комитетов решений о характере выдвигаемых требований и способах координации забастовки. Оказавшись в руководящих органах забастовки шахтеров марта-апреля 1991 года, эти «лидеры» сумели навязать свое мнение о необходимости выдвижения политических требований отставки президента СССР, а не требований о заключении Генерального типового тарифного соглашения между шахтерами и Правительством СССР и введения элементов повременной оплаты труда. Одно из основных требований Второго съезда шахтеров СССР – установление тарифной ставки шахтера в размере реального прожиточного минимума работника, занятого тяжелым физическим трудом, включающего в себя затраты на: оплату расходов на питание и непродовольственные товары, оплату различных услуг и обязательных платежей, сборов (в том числе оплаты услуг ЖКХ) и иных расходов, необходимых для поддержания работника в общественно нормальном состоянии жизнедеятельности, и для содержания его семьи, было этими «лидерами» проигнорировано.

Таким образом, общесоюзная забастовка шахтеров из экономической превратилась в политическую, а ее результатами воспользовались в первую очередь политики, а не шахтеры – наступило время распада Советского Союза со всеми вытекающими из этого последствиями. Можно также привести слова Юрия Болдырева, одного из лидеров шахтерского движения Донбасса в тот период: «Ельцин опирался на Кузбассовские стачкомы и именно они стали той силой, которая позволила ему сломать СССР» http://www.segodnya.ua/news/14062116.html

Интересны судьбы некоторых лидеров шахтерского движения Кузбасса тех лет. Александр Луговой, руководитель рабочей группы по проекту Закона о коллективных договорах, впоследствии стал заместителем руководителя Гострудинспекции; Иван Шошвиашвили – первоначально шахтер, затем стал активистом одной из коммунистических партий просоветской направленности (своего рода уникум ! – примечание автора); Александр Косопкин, до избрания - машинист электровоза, впоследствии стал руководителем Управления внутренней политики Президента РФ, с 2004 г. - представитель президента РФ в Государственной Думе; (куда лучше быть представителем президента в думе, чем машинистом паровоза и электровоза – примечание автора). Сергей Андропов после октября 1993 г. стал руководителем Гострудинспекции по Московской области (тоже «из грязи да в князи» - примечание автора); Владимир Маханов был руководителем комитета Госдумы по собственности и приватизации (большое достижение в жизни !– примечание автора); Анатолий Малыхин - шахтер, экономист. Ушел в отставку с поста представителя президента России в Кемеровской области в 1997 году. Некоторое время входил в партию "Союз правых сил", затем вышел из нее. В настоящее время - генеральный директор некоммерческого партнерства "Содружество энергетических городов" (тоже неплохо для семьи и дома! – примечание автора); Михаил Кислюк - был экономистом шахты, секретарем партийной организации разреза, с 1989 года стал одним из лидеров шахтерского движения; в 1990 году был выбран народным депутатом РСФСР ( участвовал в деятельности депутатской группы «Демократической России» ) и депутатом Кемеровского областного совета, затем был выбран председателем исполкома Конфедерации труда (до 1990 года); стал главой администрации Кемеровской области, в 1990-е годы возглавлял приватизацию в Кузбассе, в том числе и в угольной промышленности; в настоящее время занимается бизнесом и руководит общественной организацией "Профцентр". В отношении его коммерческой деятельности в последние годы правоохранительными органами проводились расследования (это – самый интересный пример, пример неуемной энергии на ниве государственного строительства и вообще высшее проявление заботы о государственных интересах, неоцененное еще потомками, в том числе и потомками рядовых шахтеров – примечание автора); Юрий Болдырев, лидер шахтеров Донбасса – был депутатом Верховной Рады Украины от Партии Регионов, в настоящее время пенсионер (неудачник! – примечание автора).

Власть (бюрократия) всячески стремилась взять под контроль спонтанное, но столь мощное движение, потрясшее всю страну и во многом в этом преуспела. Итогом событий стало то, что власти в целом, в том числе и местным кланам правящей бюрократии, удалось взять ситуацию под контроль так же, как и воспользоваться ею в своих интересах в ущерб интересам самих шахтеров. В тот период, параллельно шахтерским выступлениям, наиболее дальновидные представители правящей «партхозноменклатуры», уже давно переставшие ассоциировать себя с рабочим классом и его интересами, окончательно поняли, что они могут раз и навсегда (?) взять ситуацию под контроль, используя шахтеров как таран в борьбе за экономическую и политическую власть. Эти «дальновидные» представители правящего в СССР класса быстро осознали свои подлинные классовые интересы.

Приставка «парт» в этом странном, порожденным советской историей слове «партхозноменклатура», оказалась на определенное время для них излишней. Большей ее части оказалась не нужна ни КПСС, ни «социалистический выбор» как неотъемлемый фетиш официальной советской идеологии. Всем этим можно было уже пожертвовать для удовлетворения куда более далеко идущих интересов. Местные власти, первоначально растерявшись перед мощным импульсом шахтерского движения, быстро сообразили, что из этого можно извлечь пользу. Они заявили о своей поддержке бастующих и принялись усиленно обвинять во многих грехах Москву и союзный центр. Кроме того, местная администрация и руководство шахт, выступая от имени рабочих перед министром Щадовым, фактически подменили требования горняков своими, Таким образом, бюрократия использовала рабочее движение в своих классовых корыстных целях.

Вадим Борисов в той же книге «Забастовки в угольной промышленности (анализ шахтерского движения за 1989-99 гг.)» пишет по этому поводу: "Как только забастовки вышли за пределы отдельных шахт, местные власти моментально присовокупили свои интересы, осторожно помогая шахтерам и добавляя свои собственные требования к их требованиям. В результате многочисленные жалобы угольщиков были быстро сведены к одному центральному требованию перевода шахт на самофинансирование за счет повышения цен на уголь, хотя это не фигурировало в изначальных требованиях шахтеров».

Вскоре забастовка перекинулась и на другие города Кузбасса - Осинники, Прокопьевск, Новокузнецк, Киселевск, Белово, Ленинск-Кузнецк, Кемерово, Березовский, Анжеро-Судженск. Везде события шли по сценарию Междуреченска. Требования рабочих почти везде были одинаковыми и везде бюрократия, выступая от имени рабочих, протаскивала свои требования к Москве. Шахтеры, в массе своей оставаясь некомпетентными во многих экономических вопросах, по сути, во всей их совокупности, не получив в течение длительного советского «героического» периода истории возможности приобрести опыт классовой борьбы, не получив хорошей «прививки» здорового недоверия к политиканам всякого сорта, оказались на удивление восприимчивыми к лозунгам различного рода политических проходимцев и авантюристов, а также «своих собственных» начальников, многие из которых, к тому же, сами вышли из шахтерской среды. По сути, именно в этом факте можно и нужно искать одну из основных причин потери шахтерами контроля над ситуацией, уступки в дальнейшем ими реального контроля над нею, очень кратковременного и скоротечного, отдельным слоям правящей бюрократии, дальнейшего спада массового движения, его перерождения и заката в 1990- е годы. Одну из основных, но не единственную.

Как уже было отмечено, первоначально ни о каком «антисоветском» или «антисоциалистическом» характере шахтерских выступлений не было и речи. Интересно то, и это отмечают все авторы и исследователи, занимавшиеся историей шахтерского движения, что попытки представителей "демократических" организаций ( Демсоюз, Литовский «Саюдис» и др.) вести агитацию среди забастовщиков почти повсеместно с треском проваливались. Шахтеры просто не допускали их летом 1989 года на трибуну митингов, а в некоторых случаях рабочие дружины даже изгоняли "демократов" из городов. События, однако, стремительно развивались и вовсе не по сценарию самих шахтеров. Так, например, когда забастовка (в 1989 г.) охватила весь регион, встал вопрос о создании регионального забастовочного комитета. Он был сформирован на собрании представителей местных комитетов в Прокопьевске в составе 26 человек. Стремившаяся получить полный контроль над движением, чтобы сначала перевести его в нужное для себя русло, а потом и вовсе свести на нет, местная бюрократия всячески старалась, с одной стороны, расколоть забастовщиков, оторвав рабочих лидеров от основной массы, а с другой - протащить своих людей в забастовочные комитеты. Во многом ей это удалось. Председателем регионального забастовочного комитета был избран представитель "прокопьевского клана" Теймураз Авалиани, народный депутат Верховного Совета СССР и заместитель директора по капитальному строительству в ведомстве "Кузбассуголь". Позже он стал широко известен как «коммунист». Но тогда, 8 августа 1989 года, выступая на пленарной сессии обкома, посвященной итогам забастовки, Авалиани открыто призывал к скорейшему переходу к рыночной экономике. 18 июля было подписано соглашение между забастовочным комитетом и представителями правительства. Правительство пошло на значительные уступки рабочим, но, с другой стороны, шахтеры, по этому соглашению, должны были распустить свои забастовочные комитеты. Уже вскоре движение пошло на спад. Забастовка была прекращена [см. В.Борисов. Забастовки в угольной промышленности (анализ шахтерского движения за 1989-99 гг.]. Факты, говорящие о многом…

Одним из феноменов шахтерского движения стало зарождение новых структур рабочего самоуправления в районах забастовок. Такими структурами стали, помимо забасткомов и стачкомов, рабочие комитеты, а в дальнейшем – Союз Трудящихся Кузбасса и Съезды Рабочих. 17 июля 1989 г. шахтерами был сформирован Кемеровский областной стачечный комитет. Чиновникам ЦК КПСС, Правительства СССР и советской «профсоюзной» федерации ВЦСПС пришлось садиться за стол переговоров с этим новым органом, созданным шахтерами. Шахтеры и после окончания забастовки сохранили на некоторое время (до прекращения существования СССР) забастовочные (рабочие) комитеты в городах и регионах. Они стали органами контроля со стороны рабочих за выполнением Постановления Совета Министров СССР от 3 августа 1989 г. №608 «О мерах по обеспечению выполнения совместных решений, принятых правительственными комиссиями с участием ВЦСПС и забастовочными комитетами трудящихся угольных регионов страны» и региональных соглашений.

Забастовочные (рабочие) комитеты шахтеров в 89-90 годах были фактически параллельными структурами власти (двоевластие?). Ни одно важное решение на предприятии или в местных органах власти не принималось без согласования с ними. Забастовочные (рабочие) комитеты попытались изменить и работу профсоюзов. Выражая мнение шахтеров, они требовали от выборных профсоюзных работников перестроить свою работу, выйти из-под влияния КПСС, руководства предприятий и встать на сторону рабочих. Однако профсоюзы отказались перестраивать свою работу. Тогда представители забастовочных (рабочих) комитетов приняли решение о проведении всесоюзного съезда шахтеров. Как видим, эти органы стали на какое-то очень недлительное время подлинными органами рабочей власти, которые взяли на себя функции управления в городах Кузбасса и некоторых других областей в момент паралича на местах государственной власти, прежде всего власти партийных комитетов, растерявшихся и оказавшихся неспособными оказывать влияние на события.

Новый подъем рабочего движения пришелся на 1990 год. Однако число бастовавших оказалось тогда намного меньше, чем в 1989 году. Продолжили свою деятельность и созданные шахтерами структуры самоуправления. 16-17 июня 1990 года в Донецке прошел первый в истории СССР съезд рабочих, организованный самими рабочими. Подавляющее большинство делегатов составляли рабочие – около 80%, около 17% делегатов были инженерно-техническими работниками. Обсудив ситуацию в стране, в угольной отрасли и в профсоюзах I-й съезд шахтеров СССР пришел к выводу, что шахтерам нужно иметь постоянно действующее соглашение с Правительством. Съезд проголосовал за необходимость создания нового профсоюза и принял решение о проведении II-го съезда шахтеров. Он сформировал организационный комитет II-го съезда, поручив ему подготовить проекты документов, необходимых для создания профессионального союза. I-й съезд шахтеров СССР принял также заявление о том, что КПСС не представляет интересы рабочих, «Так как рабочий, при руководстве страной КПСС, стал не хозяином страны, а остался в положении рабочей силы, а всякая попытка изменить этот статус – действия рабочих в соответствии с коммунистической идеологией, желающих быть коллективным хозяином – наталкивается на противодействие КПСС и администрации предприятий» [из документов Съезда].

Движение быстро политизировалось. 11 июля 1990 года по решению I съезда шахтеров СССР была проведена однодневная политическая забастовка и в основных угледобывающих регионах СССР – Кузбассе, Донбассе, Воркуте и Караганде партийные комитеты КПСС начали покидать предприятия.

Второй съезд шахтеров СССР прошел 24-26 октября 1990 года в городе Донецке. На съезде присутствовало 814 делегатов. Съезд утвердил проект Генерального типового тарифного соглашения между шахтерами и Правительством СССР. Затем съезд был преобразован в Учредительный съезд профсоюза горняков и, после продолжительных дискуссий, был учрежден Независимый профсоюз горняков СССР – за его учреждение проголосовало 642 делегата. Далее ситуация осложнилась углублением кризиса, попыткой путча и ГКЧП, финальной драмой распада СССР. Все те события не могли не оказать воздействия на движение шахтеров и на рабочее движение в целом. Рой Медведев отмечает, что «к лету 1991 года рабочее движение в СССР начало само собой стихать и сокращаться. Вся страна погружалась в кризис. Государство начало распадаться и никакие объединенные стачкомы или федерации трудящихся помешать этому не могли». Советское «социалистическое» государство и его управленческая машина начали быстро разваливаться под прессом неразрешимых экономических проблем, а созданные незадолго до этого рабочие организации оказались бессильны повлиять на политические решения.

Развал советского государства нанес огромный удар по шахтерам и их движению, по их организациям, в том числе и по рабочим комитетам, которым большинство шахтерских лидеров приказало долго жить после заключения альянса с Ельциным, и по новым профсоюзам, по способности шахтеров к самоорганизации в новых условиях. Выяснилось вдруг, что в условиях позднего СССР было относительно легко вступать в конфликт с начальством, но куда трудней оказалось вступать в какие-либо конфликты в период экономического коллапса и отсутствия инвестиций со стороны как распавшегося Союза, так и со стороны новых республиканских властей. Шахтеры оказались беззащитны перед лицом новых обстоятельств, наступления которых они не могли предвидеть даже в страшном сне. Как, впрочем, беззащитным оказалось и все население бывшего СССР, за исключением только той его части, да и то не всей, которая материально была готова к такого рода повороту событий и даже ждала его. Этой частью «советского народа как новой социальной общности» стала номенклатура - как союзная, так и региональная. А также, как показывают приведенные примеры, и часть бывших лидеров шахтерского движения. Наступил конец советского периода истории, в том числе и истории его организованного рабочего движения. Однако это был еще не конец рабочего движения вообще. В России периода «судьбоносных» реформ 1990-х гг. и в пореформенный период рабочее движение начало, практически с нуля, развиваться уже в новых условиях.

Продолжение следует

В оглавление