На главную
СВОБОДА! СПРАВЕДЛИВОСТЬ! СОЛИДАРНОСТЬ!
Труд и КапиталШахтёрские забастовки 1989 года в СССР и некоторые размышления по поводу нынешней ситуации в рабочем движенииЮрий С., Санкт-ПетербургВ начало статьиГлава 5 
Еще несколько слов, в добавление к сказанному выше, о политической подоплеке и роли рабочего движения того времени в приходе к власти Ельцина и более поздних «младореформаторов». Некто М.Дороненко в статье «Забастовка шахтеров Кузбасса в 1989 году», выложенной на сайте одной из троцкистских организаций, пишет следующее: «Нет сомнения, что Ельцин всячески использовал забастовки для борьбы за власть. Но проблема была не в "реакционности" рабочих, напротив, движение рабочих носило подлинно революционный характер, о чем говорит, в первую очередь, факт создания ими революционных органов власти. Просто в тот момент не нашлось революционной марксистской партии, которая была бы способна повести за собой это движение против всех фракций бюрократии. Поэтому демагогия Ельцина отчасти и имела успех». Судя по всему, автор этих строк – «неисправимый» троцкист или какой-нибудь иного типа «пролетарский революционер». Однако вряд ли можно согласиться с его «революционно - пролетарским» утверждением. В массе своей рабочие, шахтеры в первую голову, отторгали идею новой «руководящей и направляющей» партии, тем более что перед ними был факт наличия такой партии, которая на словах была призвана защищать интересы рабочего класса и против которой, по иронии судьбы, и было направлено острие шахтерских протестов. Такой партией была КПСС. Они, шахтеры, даже не пытались как-то влиять на политику КПСС изнутри, не воспринимая ее организацией, призванной защищать интересы рабочих или каких-либо других слоев советских трудящихся. Более того, они оказались на редкость не восприимчивыми к какой-либо пропаганде идей любого из левых, традиционно марксистских и не марксистских «не авторитарных» и «либертарианских» направлений. Между прочим, по своему составу этот Съезд был подлинно рабочим, т.к. именно они, люди физического труда, в том числе шахтеры, составили не менее 69 % его участников. Были анархо-синдикалисты, причем А. Шубин, также активный участник событий того времени, особо выделяет анархо-синдикалистский «уклон» в шахтерском движении, и прежде всего в решениях и резолюциях, принятых III Конференцией Союза рабочих комитетов, который преобразовался в Союз трудящихся Кузбасса, а затем в решениях IV Конференции Союза трудящихся Кузбасса, состоявшейся в ноябре 1989 года. На этой конференции были приняты резолюции, объявлявшие коллективную собственность на средства производства отвечающей коренным интересам трудящихся, в том числе и шахтеров. Однако о том, как такая собственность будет функционировать на деле, не было сказано ничего определенного, кроме того, что коллективы будут обмениваться продукцией через оптовую торговлю (!!). На Съезде был ряд независимых профсоюзов из других регионов, например, Межрегиональная Ассоциация «Независимость» («Демократическое Рабочее Движение»), лидеры которого выступали за рабочую демократию и против бюрократизации и излишней политизации нового движения и за его независимость от тогдашних политических партий и движений, как «старых» (КПСС), так и нарождавшихся, «демократических». Активисты «Независимости», к которым принадлежал и автор данной статьи, участвовали в создании ряда шахтерских профсоюзов в некоторых регионах, в тех же Кузбассе, Донбассе, на шахте «Воргашорская» в Воркуте, выступали за автономию рабочего движения от политических тенденций того времени, в том числе и от либерально настроенных «демократов». Все эти организации и их представители несли в массы свою правду, свои концепции социализма, рабочей демократии и самоуправления, пытаясь разъяснять шахтерам суть их же, шахтеров, коренных интересов. Одна из основных идей, которую большинство их них (за исключением ОФТ и ряда троцкистов) пыталось донести до шахтеров, заключалась в том, что СССР и бывшие страны так называемого «реального социализма» вовсе не были социалистическими по сути и что СССР представлял собой общество, где рабочий класс, «непосредственные производители» всех отраслей экономики занимали подчиненное положение в обществе, и что «непосредственные производители» должны занять то место, которое им в конечном счете отведено историей, то есть место хозяина и распорядителя продукта, создаваемого ими, а следовательно, и всего общества, через самоуправление и широкую рабочую демократию. Однако большинство шахтеров и их лидеров в конечном счете оказались глухи к их пропаганде, увещеваниям, доводам. Несколько слов также и о силе слова, о магических в то время словах – рынок и «рыночная экономика». В целом, вспоминая те времена и основную направляющую и движущую силу, или «вектор» общественного развития того времени, как говаривал М.С. Горбачев, можно отметить, что стремление к полномасштабному переходу на рыночные отношения, к хозрасчету, самоокупаемости и самофинансированию (но не самоуправлению!) в экономике разделялось тогда в том числе и шахтерами. Впрочем, шахты Кузбасса и в предшествующий период были на хозрасчете, не имея даже статус государственных. Но при этом в центр перечислялась огромная часть прибыли от реализации угля, а социальная сфера в угольных районах не развивалась, с продуктами и другими товарами становилось все сложнее. Именно это и было реальным «социализмом» по-советски к концу XX века, тем объективным фактором, который определял общественное бытие шахтеров, всего советского народа в той или иной степени. А общественное бытие, как известно, определяет и общественное сознание. Именно это бытие спровоцировало массовый протест трудящихся в СССР в конце 1980-х годов и стало главным объективным фактором, добившим советскую экономику и сам СССР и весь «восточный блок». Именно оно, бытие советского человека, и подтолкнуло в дальнейшем, в период 1990-91 годов, шахтерское и рабочее движение к поддержке либеральных прорыночных программ, типа программы «500 дней», а также к поддержке Ельцина и политики «прорыночных» реформ, несмотря на все потуги левых и синдикалистских активистов самого разного калибра противостоять этой тенденции. Идеи самоуправления, различного рода концепции «социализма», включая «демократический социализм», казавшиеся большинству советского народа мифами и идеологическими химерами, оказались не востребованными. Слова «социализм» и «коммунизм» воспринимались в то время массами, в том числе и шахтерскими, как нечто, что они ассоциировали с всевластием бюрократии, с социальной несправедливостью, с привилегиями правящей партноменклатуры, с бесправием общих масс трудящегося населения в СССР. Да и пример Польши и других стран «реального социализма» был весьма заразительным. В Польше в тот момент «Солидарность» с Л.Валенсой во главе брала власть под антикоммунистическими и прорыночными лозунгами и жестко диктовала свои условия правящей партии, что представлялось многим шахтерам чуть ли не примером подлинной рабочей демократии. События в бывшей Югославии стали большим ударом для тех, кто был увлечен опытом югославского «самоуправления». События же сначала в Китае, а затем в Румынии вообще поставили тогда практически точку на разговорах о социализме в официальной идеологии и сформировали на тот момент глубоко негативное его восприятие в сознании масс. Всех, кто еще пытался говорить о «социалистическом выборе», о различных «моделях социализма», о социальном равенстве,воспринимали либо чудаками, оторванными от реальной жизни, либо опасными догматиками и даже преступниками. Кроме того, всем было очевидно, что «социалистическая» экономика полностью прогнила и требовала замены ее чем - то, что было более эффективным. Этим более эффективным и казалась «рыночная экономика», хотя ее механизмы представлялись весьма смутно, исключительно по картинкам обилия товаров в западных магазинах. Ее, «рыночную экономику», хотелось иметь немедленно и побыстрее. Желание рыночной экономики, хозрасчета и других сопутствующих атрибутов подкреплялось еще и таким столь близким многим из нас, столь «человеческим» психологическим фактором, как желание как можно быстрее воспользоваться «преимуществами» рынка, а проще говоря…. обогащаться. Об этом весьма убедительно пишет И. Шаблинский в своей книге «Рабочее движение и российская реформа», цитаты из которой уже приводились выше, по поводу «рыночного выбора» шахтеров: «речь - о глубоком, но подчас тщательно скрываемом стремлении к обогащению, по крайней мере, к определенному повышению доходов за счет новых законных возможностей (экономическая самостоятельность, бартер, бизнес, и т.д.)». Представляется, что именно в этом и заключается один из ключевых психологических моментов борьбы, приведшей к столь печальным для шахтеров и советского и российского рабочего движения в целом результатам. Говоря словами одного героя известного фильма В. М. Шукшина, «народ к разврату был готов». Смешно, но очень грустно то, что почти каждая профессиональная группа, занятая в то время в различных отраслях советской экономики, от управленцев до наиболее «сознательных» рабочих, была уверена в высокой рентабельности именно их отрасли, их конкретного предприятия. Практически все они были уверены в том, что в случае наступления рынка наступит, во - первых, экономическое равновесие и решатся все экономические проблемы и, во - вторых, что рынок вознаградит именно их отрасль и предприятие высокой прибылью и долгожданным благополучием, которого так не хватало на всех в СССР. Шахтеры в этом отношении не были исключением. Проводившиеся тогда, в 1990 году, руководством рядом шахт, уже в условиях «полной самостоятельности», операции по бартеру с некоторыми зарубежными партнерами даже подкрепляли эти надежды. В целом оказалось, к разочарованию сталинистов и прочих «пролетарских революционеров», что советский рабочий класс был не чужд коммерции, частной собственности и других особенностей рыночных отношений. А простодушные требования шахтеров насчет усиления хозрасчета и самостоятельности для своих предприятий от союзного центра и одновременного увеличения союзного финансирования угледобывающей отрасли не могут не вызывать горькую улыбку. Кроме того, реальный «хозрасчет» и «самостоятельность» диктовали большинству участников шахтерского движения и в целом общественных процессов того времени, что «табачок должен быть врозь». Юрий Болдырев, слова и мнение которого представляют собой огромную ценность для понимания сути событий того времени, приводит пример шахтеров Кузбасса, бастовавших тогда вместе с украинскими угольщиками, отмечая, что «Кузбасс не хотел делиться доходами с Донбассом, - у нас была себестоимость угля до 170 рублей на тонну, у них – меньше 2 рублей, деньги перераспределялись через систему Минуглепрома Союза. Кузбасс хотел от нас избавиться, они думали, что станут миллионерами. Но они не понимали, что при капитализме действуют иные экономические законы и их уголь, если его привезти по « капиталистическим» ж/д тарифам в морские порты, становится дороже, чем уголь, добытый в Австралии. Кто-то из них был хорошим забойщиком, но они попытались решить проблемы уровня выше их компетенции и не понимали, к чему ведут их действия. Грустно напоминать это сейчас, спустя 20 лет после событий того периода. При этом шахтерам, как и всем советским труженикам, в массе своей весьма смутно представлялось, что это такое - «рынок» в масштабе всей страны. Однако слово это завораживало. Оно завораживало в то время все «передовое», «либеральное» общество страны. Рынок рассматривался как панацея от всех экономических бед, как выход из усиливавшегося кризиса, как ключ к решению всех проблем. Причем различные, весьма причудливые порой концепции рыночной экономики в той или иной степени разделялись всеми, но каждый, в зависимости от классовой и социальной принадлежности, имел и различные цели и интересы. Отметим, что шахтеры хотели не просто рынка. Они хотели равноправного положения в обществе, получения возможности принятия решения по вопросам, представлявшим общегосударственное значение, через «рыночную экономику», через «рыночное регулирование», и т.д. Они хотели, чтобы власть предержащие с ними считались. По большому счету, шахтеры через требования перехода к рыночной экономике преследовали свои классовые интересы, пытаясь, таким образом, окончательно покончить с элементами принудительного труда, свойственными советским производственным отношениям. «Рыночная экономика», как «магистральная дорога мировой цивилизации», казалась единственным выходом из кризиса позднего советского времени. За равноправие в обществе через расширение рынка и за новый миф о «народном капитализме» и боролись шахтеры в конце 1980-х годов. Однако «рынок», полученный в результате борьбы, оказался несколько не тем, о котором мечталось и об этом будет сказано ниже. Глава 6 Что же на сегодняшний день получили шахтеры в результате своей героической борьбы в период 1989-91 годов? Стали ли полноправной частью населения? Стали ли лучше жить ? Вот некоторые факты и цифры для сравнения: данные по производственному травматизму, о которых сообщали и продолжают сообщать средства массовой информации и ГОССТАТ, МЧС и Ростехнадзор. С начала 2009 года по август на угольных шахтах Кузбасса погибли не менее тридцати человек ; на угледобывающих шахтах Кемеровской области с начала года произошло четыре крупные аварии. Авария на шахте №12 в Киселевске, где 17 августа, по предварительным данным, погибли три горняка. Эта авария стала пятой с начала года. Согласно данным ИА REGNUM со ссылкой на различные государственные источники, по итогам семи месяцев с начала 2009 года в ЧП на кузбасских на шахтах пострадали 42 человека, в том числе 12 были травмированы смертельно. В целом по угольной промышленности в Российской Федерации за год в среднем в результате несчастных случаев на производстве погибает до 40 человек, а ранения и травмы разной степени тяжести получают сотни работников шахт. Всем нам памятны и крупные катастрофы на российских шахтах последних нескольких лет, в результате которых погибли десятки людей. Одной из «эффективных» мер правительства, направленной на «решение» проблем угольной промышленности после одной из таких катастроф в марте 2007 года на шахте «Ульяновская» в Кемеровской области, было введение в район Кемерова и других шахтерских городов и поселков подразделений спецназа МВД – на всякий пожарный, так сказать….. Приведенные выше факты и данные если и сопоставимы со статистикой советского периода, то с признанием одного факта – тогда, в СССР, подобный уровень травматизма был бы предметом обсуждения на государственном уровне и на соответствующем уровне, то есть на уровне государственных органов, были бы приняты соответствующие меры, «эффективные» или не очень. В СССР явление производственного травматизма имело место быть, в чем нет сомнений. Однако уровень решения проблем, связанных с производственным травматизмом, в СССР имел несколько другой характер по сравнению с современным нам периодом, периодом «свободной рыночной экономики» и наличия класса «эффективных собственников». Средняя зарплата по шахтерским районам: она весьма значительно варьируется в зависимости от рентабельности той или иной шахты или района угледобычи, а также, видимо, от «эффективности» собственника. Но в целом, она не превышает 15 тысяч рублей в месяц, что кажется странным на фоне 400 и более рублей в месяц, которые получали шахтеры в СССР, с учетом возможности советских тружеников на такие деньги съездить на курорт на Юге СССР или на экскурсию в столицу и крупные исторические центры «нашей великой советской страны» или, на худой конец, за шубами в Ташкент. На некоторых шахтах в последнее время говорят об увеличении зарплаты аж до 20 тысяч, например, в Киселевске. Это не может не вызвать некоторого «умиления» по поводу «заботы» эффективных собственников о шахтерах. Все сказанное выше кажется «странным» также на фоне того, что российский уголь по прежнему продается на зарубежных рынках, прежде всего западноевропейском. Впрочем, роль «эффективных собственников» заключается не в том, чтобы заботиться о работниках. Видимо, она - в чем-то другом и это несколько запоздало понимают сейчас сами шахтеры, все «непосредственные производители», по крайней мере, наиболее сознательная их часть. Символом несправедливости стала система оплаты труда шахтеров, когда большая часть их заработной платы зависит от объема выработки угля. При этом только треть зарплаты является фиксированной ставкой, которая в зависимости от специальности шахтера, его стажа и квалификации колеблется в среднем от 8 до 12 тыс. руб. Еще один аспект современного положения шахтеров в отрасли и в обществе в целом, о котором необходимо упомянуть: имеют ли шахтеры или их представительные органы, прежде всего профсоюзы, возможность оказывать влияние на принятие решений по поводу производства, по поводу реализации выпущенной продукции, по поводу распределения прибыли, то есть на ту сферу, которую шахтерское движение в период 1989-1991 гг. считало основной с точки зрения интересов шахтеров? Думаю, что ответ на эти вопросы будет однозначным – не имеют. Всем этим кругом вопросов занимаются исключительно так называемые «эффективные собственники», то есть реальные хозяева угольной промышленности, в числе которых можно без особого труда обнаружить и бывших директоров шахт и угледобывающей отрасли советского периода, а также губернаторов и других участников «властной вертикали», например, господина Тулеева, бывшего члена ЦК КПРФ, который был столь популярным среди шахтеров в 1989 голу. Имеют ли шахтеры какой-то вес или, говоря несколько иначе, считаются ли с их мнением при принятии решений в отношении производства и распределения прибыли в настоящий момент? Думаю, что в целом и здесь ответ однозначен – нет. Шахтеры занимают то положение в современном российском обществе, которое им отведено в силу объективных условий разделения труда – абсолютно подчиненное. Как видим, «завоевания» шахтеров несколько не те, которых они добивались двадцать лет назад.
Глава 7 Таким образом, можно сделать некоторые выводы в отношении причин акций протеста и массового забастовочного движения периода1989-1991 годов. Основной объективной причиной можно считать ухудшение экономической ситуации в СССР, что нашло свое отражение в снижении уровня жизни большинства населения во всех советских республиках. Субъективной причиной роста забастовочного и протестного движения, хотя и не единственной, можно считать нежелание огромных масс населения мириться со снижением своего уровня жизни на фоне завышенных ожиданий на волне Перестройки, многочисленных обещаний, даваемых населению и рабочему классу партийным руководством страны в отношении улучшения ситуации в экономике и социальной сфере, на фоне разочарований от провалившейся социальной политики руководства СССР и недовольства открывшимися фактами наличия экономических и социальных привилегий правящего слоя СССР– «партхозноменклатуры». Безусловно, была уверенность в том, что именно шахтеры – угольщики станут тем тараном, который поможет добить монополию КПСС на власть и привести к власти новых руководителей, которые учтут требования и чаяния шахтеров. При этом события 1989 – 91 годов можно назвать периодом «буржуазно- демократического подъема», в котором рабочий класс сыграл невольно роль основной силы в свержении отнюдь не социалистического режима КПСС, а также роль невольного помощника региональной (республиканской) части правящей советской бюрократии («хозноменклатуры») в ее взятии власти у союзной бюрократии. Впрочем, российскому рабочему классу не привыкать – он уже помог в свое время, в более ранний период советской истории, придти к власти «Новому Классу», ряды которого в основном и пополнялись из среды городских рабочих. Данные процессы были объективными и предопределенными предшествующими социально-экономическими процессами, как это не печально звучит для некоторых «пролетарских революционеров» и левых активистов, для тех, кто убежден, что в истории есть место, в определенные периоды даже решающее, субъективному фактору. С точки зрения системного подхода процессы того времени также можно рассматривать как «период нарушения равновесия системы», «период бифуркации», и т.д. Вряд ли, однако, можно рассматривать описываемые процессы как смену «способа производства» в марксистском понимании этого слова, ибо он, способ производства, по сути остался тем же. По сравнению с советским временем изменились только некоторые формы распоряжения и владения собственностью, после того, как реальные «эффективные собственники» закрепили за собой (присвоили) те из них, которые сложились уже в СССР. Этими реальными «эффективными собственниками» выступает все та же советская бюрократия («хозноменклатура»), которая была порождением советского периода истории. Данный социальный слой занимает определенное положение в объективно сложившемся разделении труда и при этом, однако, зависит от экономической ситуации в стране и в мире и от положения в социальной иерархии российского общества, где определяющую роль играет узкая прослойка высшей государственной бюрократии во главе с очередным ее выдвиженцем (в настоящее время таковым в реальности является В. В.Путин, несмотря на наличие «дублера» Д.А. Медведева, который возник как результат «хитроумного» маневра правящей бюрократии, направленного на успокоение новой социальной общности в России - «электората»). После мощного подъема в период 1989-90 гг. рабочее движение претерпело глубокий спад, совпавший с углублением общего экономического кризиса в СССР начиная с 1991 года и с началом «реформ» 1992-1999 годов. Проходившие после начала реформ акции протеста носили уже несколько иной характер.
Источник: Российский статистический ежегодник, 1999. Из таблицы заметны фазы нарастания протестных действий трудящихся в указанный период времени, но в целом это были либо оборонительные акции, либо акции отчаяния в условиях длительных невыплат зарплат, за исключением всероссийских протестов 1998 года, в которых угольщикам вновь выпало сыграть роль «тарана», способного повлиять на принятие политических решений правящей верхушкой российской бюрократии после объявления дефолта в том году. Результатом стали перегруппировка в рядах правящей бюрократии и выдвижение из ее рядов новой кандидатуры, которая должна была возглавить процессы управления обществом в определенный период жизни российского общества. Парадокс в том, что итогом борьбы шахтеров стала вовсе не их победа как решающей силы, или «тарана», определяющего «вектор» эволюции общественно-экономической системы российского общества, а демонстрация ими силы, подчиненной интересам правящего класса, которой можно, как оказалось весьма успешно, воспользоваться в своих корыстных интересах. Можно для сравнения и с целью подтверждения нескольких категоричных выводов, сделанных автором, привести факты состояния угольной промышленности и соответственно положения шахтеров в других странах, в том числе и в бывших странах так называемого «реального социализма». Начнем с Польши, которая была одной из первых стран, где шахтеры, вместе с другими категориями промышленных рабочих, например, судостроителями, составили основу движения за «рыночные» реформы и борьбы против правящей партии «коммунистов» (ПОРП). Положение в угольной промышленности Польши на данный момент вызывает некоторое «недоумение» - в Силезии осталось не более 10 % тех мощностей угледобычи, что были в этой стране к 1991 году, да и они постепенно закрываются. Польские шахтеры, правда, пытались протестовать, в том числе и путем обращения к «совести» власть предержащих («разве за это мы боролись?»), и путем уличных демонстраций, приводивших неоднократно к жестоким уличным столкновениям (события в Варшаве и других городах осенью 2006 года), но, тем не менее, угледобывающая промышленность в этой стране доживает свои последние дни. В Румынии шахтеры - угольщики были застрельщиками протестов еще в период правления Чаушеску – волнения в шахтерском районе Валья Жиулуй имели место еще в 1977 году. В период после свержения Чаушеску и «коммунизма», в 1989-1991 годы, шахтеры стали предметов игр политиков разного толка, прежде всего Илиеску и других бывших «коммунистов». Румынские шахтеры так же, как и в России, стали тараном, который помог некоторым политикам придти к власти и на какое - то время остаться там. Когда шахтеры стали не нужны политикам и когда выяснилось, что угольная промышленность в целом нерентабельна, интересы шахтеров были попросту проигнорированы и угольные шахты стали в конце 1990-х годов закрывать, в том числе и под давлением бюрократии ЕС, куда Румыния так стремилась (и, наконец, вступила в 2007 г.). Мощные шахтерские протесты 1999 года, хотя и запоздалые, против закрытия шахт и ликвидации угольной промышленности в условиях «углубления рыночных реформ» были жестоко подавлены, их лидеры (Мирон Козма и др.) были заключены в тюрьмы и угольной промышленности пришлось пройти путь реструктуризации, в результате которой от нее практически ничего не осталось. Судьба угольной промышленности Украины также драматична. Украинские шахтеры сыграли одну из решающих ролей в движении двадцатилетней давности, пытаясь координировать свои действия с горняками Кузбасса. Горняки же Кузбасса очень скоро, в рамках, так сказать, «хозрасчета и экономической самостоятельности», стали преследовать свои собственные цели. Неудивительно, что вскоре и донбасские горняки, на волне политизации движения, выступили за независимость Украины от союзного центра. Донбасские горняки также во многом повторили судьбу всесоюзного шахтерского движения, также стали разменной монетой в играх местной и украинской элиты, также стали не нужны политикам, когда те достигли кое-каких своих целей. В 1996 году попытка горняков Донбасса провести протестные акции против многолетних невыплат зарплат с перекрытием железных дорог в районе была жестко пресечена властями, а кое-кто из шахтерских лидеров угодил в тюрьму. Шахтеров уже не боялись. С ними можно было больше не считаться. Положение на украинских шахтах так же драматично, как и на российских - высок уровень травматизма и катастроф, экология в районах угледобычи также является огромной, практически неразрешимой проблемой. Еще большее «недоумение» вызывает положение угольной промышленности в такой традиционно угледобывающей стране, как Великобритания. Здесь мощная стачка угольщиков в 1984-1985 г.г. против закрытия шахт и против правительства консерваторов во главе с М. Тэтчер привела к совершенно противоположному результату – разгрому профсоюза угольщиков и резкому сокращению доли угольной промышленности в британской экономике. Причем шахтеры, которые были известны в Британии на протяжении всего XX века своими мощными традициями борьбы и которые могли позволить себе запросто отправлять в отставку неугодные им правительства (в основном консерваторов, но и лейбористам периодически доставалось), оказались не нужны не только консерваторам, но и всему обществу, в том числе и лейбористам, а также британским профсоюзам, которые в своей массе не поддержали забастовку угольщиков в 1984 году. От когда-то страшного для власть предержащих профсоюза британских угольщиков почти ничего не осталось, кроме названия, а их популярный в 1970-е - начале 80-х гг. году лидер Артур Скаргил оказался предоставленным самому себе. После поражения шахтеров настало время «собирания камней» и для остальной части британских профсоюзов, которые потерпели ряд стратегических поражений во время других, более поздних по времени, трудовых конфликтов. В 1990-е годы власть в Британии уже не боялась массового рабочего движения, которое к тому времени лишилось своего авангарда в лице шахтеров. Интересно то, что настроения британских горняков в момент подъема их активности в начале 1980-х гг. были явно не пролиберальными и прокапиталистическими, т.к. они жили не в «социалистической» стране типа СССР, Польши или Румынии и не понаслышке знали, что такое «рыночная экономика». Тем не менее, британское правительство консерваторов оказалось не столь бездушным к нуждам горняков, как сменявшие друг друга в 1990-е годы российские правительства, и оказало тогда существенную финансовую поддержку профессиональной переподготовке работников закрывающихся угольных шахт и даже способствовало переезду в другие районы тех шахтеров и их семей, которые пожелали покинуть традиционные угольные районы. Впрочем, Англия не Россия. Угольная промышленность Британии оказалась нерентабельной также на фоне открытия месторождений нефти в Северном море, резкого снижения доли угля в общей массе используемых британской экономикой энергоносителей, и более дешевого угля, ввозимого из других стран, в том числе и «пореформенной» России. Все эти проявления протестной активности угольщиков в указанных странах были хотя и мощными, но не скоординированными и не синхронными, локальными по своему проявлению, что говорит о том, что с интернационализмом в рабочем движении на «современном этапе» как-то напряженно. (Вопрос, однако, в том, когда с ним было «не напряженно»). Нечто похожее произошло в 1970-90е годы также в США, Бельгии и других странах, где доля «экономики услуг» увеличивалась, а доля угледобывающей промышленности и других отраслей «первичного сектора» соответственно быстро сокращалась. В Бельгии, например, в традиционных угледобывающих районах Валлонии угледобыча практически сведена на нет. В Японии еще даже ранее, чем в других странах, в 1950-60 е годы, угольщики были одним из наиболее активных отрядов рабочего движения. Годовая забастовка на шахтах Миякэ в 1961-62 годов, сопровождавшаяся жестокими рукопашными схватками с полицией и с корпоративными охранниками, массовой профсоюзной компанией солидарности по всей Японии и актами гражданского неповиновения по всей стране, привела к частичным уступкам шахтерам и…. к финальному разгрому профсоюза горняков! С того момента начинается период постепенного спада организованной и массовой борьбы японских наемных работников и упадка профсоюзного движения в целом. С 1974 года прекращаются ежегодные так называемые «весенние наступления трудящихся» Японии и в 1980-е годы прекращает свою деятельность одно из самых боевых профсоюзных объединений – СОХИО. При этом практически полностью в недрах Японии истощаются запасы угля и вся японская экономика переходит на нефть и газ. При всем при том шахтеры, причем не только угольщики, если понимать этот вид деятельности в более широком смысле, продолжают играть важную роль в рабочем и общественном движении там, где доля добывающих отраслей в экономике остается сравнительно большой. Например, в некоторых странах Латинской Америки, особенно в Боливии и Чили, по прежнему высока протестная активность шахтерских организаций. Более того, шахтерское движение в Латинской Америке как нигде, наверное, политизировано. В Боливии шахтеры способствовали приходу к власти два года назад Эво Моралеса, который хоть и левый политик и представитель автохтонного индейского населения страны и сам в прошлом профсоюзный лидер, но уж очень это напоминает предыдущую историю участия шахтеров в прокладывании пути в политику различным популистским деятелям. Правда, в этой стране шахтеры часто вступают в конфликт не только уже с левым правительством Моралеса, но и друг с другом, как это показали события в провинции Кочабамба в 2007 году. Несколько иная картина в Чили: часть шахтерских профсоюзов была в свое время настроена против правительства социалиста С. Альенде в начале 1970-х гг., но затем, после известных событий 1973 года, активно и даже яростно выступала против диктатуры А. Пиночета. В настоящий момент шахтерские профсоюзы Чили, прежде всего профсоюзы работников медной и других отраслей, как правило, выступают против правительственной политики модернизации шахт, даже несмотря на то, что в Чили до последнего времени у власти стояли социалисты. Горняки там являются одним из наиболее активных элементов рабочего движения. Высок, как, пожалуй, нигде, уровень протестной активности шахтеров и их профессиональных организаций в ЮАР и некоторых других странах Африки. Шахтерские профсоюзы там, тем не менее, далеки от воспевания рыночной экономики и ее «преимуществ», так как на своем опыте почти каждый день убеждаются, что интересы «эффективных собственников» весьма, мягко выражаясь, далеки от интересов самих шахтеров. Впрочем, и в ЮАР отчасти воспроизводится старая картина – шахтеры поддерживают «левое» правительство АНК, которое по большому счету мало что делает для кардинального решения многих проблем горной промышленности, и прежде всего по улучшению условий труда и снижению доли травматизма, а предметом гордости правительства ЮАР является то, что «раньше не меньше тысячи шахтеров погибали на шахтах за год, а теперь только (!) 200» [Доклад Табо Гази, представителя правительства ЮАР на Конференции по промышленной безопасности, прошедшей в Санкт-Петербурге в мае 2009 года]. Известно также, что и в России доля угледобычи в производстве энергоносителей также неуклонно снижается, хотя и намного медленнее, чем в странах Западной и Восточной Европы. В топливно-энергетическом балансе (ТЭБ) России доля угля в исторической динамике, согласно последним данным, в 50-е годы достигала 65%, в 60-е годы - 40-50%. В 70 - 80-е годы угольное топливо было вытеснено нефтегазовым и в настоящее время доля угля в ТЭБ России составляет лишь 12 - 13% , а в топливном балансе теплоэлектростанций - примерно 25%. В настоящее время в ТЭБ России на газ приходится 49%, нефть - 32%, уголь - около 13%. Целые угледобывающие регионы России оказались в 1990-е годы подвержены процедурам реструктуризации, например Воркута и воркутинский регион, и не только он. Некоторые экономисты, правда, утверждают, что роль угледобычи будет возрастать, в том числе и в силу дешевизны добычи угля в России, однако в условиях мирового кризиса и роста доли нефти и других источников энергии в ТЭБ такое утверждение кажется сомнительным. Эти факты и цифры говорят о многом, в том числе и о размывании социальной базы массового шахтерского движения. И не только его, но и всего рабочего движения эпохи «Второй Промышленной («электротехнической») Революции». Приведенные выше факты говорят о том, что интересы у рабочего движения в эпоху производительных сил «второй промышленной революции» в разных странах и даже регионах одной и той же страны могут быть разными, а их проявление - несинхронным, даже несмотря на кажущуюся близость классовых интересов составляющих этого движения. Это, в свою очередь, говорит о том, что роль традиционного промышленного рабочего класса как субъекта революционных преобразований в XXI веке может и должна быть подвергнута пересмотру, как бы спорно и не по «марксистски» это не звучало.
Глава 8 В отношении же активности российских шахтеров в последние восемь-девять лет можно только покачать головой и еще раз глубоко задуматься над ролью промышленного рабочего класса в современном нам обществе. После мощного подъема в период 1989-91 годов шахтерское и рабочее движение в целом пережило спад, который совпал с углублением кризиса в 1991 году и с началом реформ 1992-1999 годов. Проходившие тогда акции протеста носили уже другой характер, были либо оборонительными, либо акциями отчаяния, за исключением шахтерских протестов 1998 года, совпавших с последним всплеском политизации в российском рабочем движении, в тот раз по иронии антиельцинской. Начало 2000-х годов явило уже совсем другую картину – о каких-либо массовых протестах ни среди шахтеров, ни среди других слоев наемных работников было не слышно. Шахтерский «конь», вставший на дыбы в 1989 - 90 годах, а затем проявлявший еще несколько раз норов, вдруг превратился в …..странное существо, покорно бредущее туда, куда ей велит хозяин! Наступил период общественного молчания и ожидания «удвоения ВВП» к 2010 году. Можно, конечно, объяснить этот факт тем, что «протестные акции проходят периоды подъемов и спадов». Но как объяснить невероятную популярность вставшего «у руля» государства бывшего подполковника КГБ, которая достигла к 2007 году запредельных общественных рейтингов, в том числе и среди рабочих промышленных предприятий? Вера населения, в том числе и масс наемных работников, в то, что этот невысокого роста, лысоватый человек, о котором никто ничего толком не знал до 1999 года, с его характерной манерой изъясняться и произносить публично фразы «полублатного» стиля, «наведет порядок», «обуздает олигархов», «да и не пьет!» и т.д., поражает! Даже сейчас, по данным последних социологических опросов, эта популярность высока и почти не поколеблена наступившим «вдруг» кризисом. Причины популярности В.В.Путина находятся явно не в плоскости классовых противоречий, а в чем-то другом. По всей видимости, этот феномен – часть исторически сложившихся глубинных особенностей социальной и этнической психологии, которые причудливым образом накладываются как мощный компенсирующий фактор на объективную неспособность масс наемных работников, всех их категорий, изменить каким-либо образом ту катастрофическую ситуацию, которая сложилась в России в период 1990-х годов. Хотя события на шахте со странным названием «Красная Шапочка» в районе Северного Урала в начале 2008 года говорят о том, что такое молчание может длиться не бесконечно. Кроме того, в России есть все же факты протестной активности, которые явно выпадают из общей картины «всенародного молчания». Одним из них является борьба за свои права рабочих завода Форд в Ленинградской области. Но и это - очень редкие в современной России проявления протеста, которые, вопреки опасениям властей и надеждам левых активистов, не стали катализатором более широкой активности наемных работников, носящих служебные воротнички «голубого», «белого» и других цветов. Более того, автору данной статьи не раз приходилось сталкиваться с проявлениями враждебности среди наемных работников в Санкт Петербурге и Ленинградской области к попыткам проведения пропаганды создании профсоюзов, независимых от работодателей, а также к распространению материалов, посвященных забастовкам на заводе Форда и других предприятиях. Деятельность таких структур как, например, Комитета солидарных действий профсоюзов СПб и Ленинградской области, возникшего в 2005 году в ходе немногочисленных трудовых конфликтов и попыток работодателей навязать работникам свои условия коллективных договоров, была направлена на проведение компаний солидарности, но не увенчалась успехом, если под ним понимать создание атмосферы широкой общественной поддержки трудовым коллективам, имевшим смелость бросить вызов произволу работодателей и государственных органов. Одним из фактов современной нам действительности являются примеры массовой всероссийской протестной активности, продемонстрированные кем угодно, но только не работниками промышленных предприятий. В 2005 году такую активность проявили пенсионеры и инвалиды, выйдя на улицы российских городов протестовать против монетизации льгот. Основная же масса работников всех отраслей российской экономики осталась глуха к протестам, продемонстрировав таким образом, что их интересы в корне отличаются от интересов бывших работников, вышедших на пенсию. Кроме этого, последние факты массовых протестов представителей малого и среднего бизнеса, но не наемных работников, особенно традиционного пролетариата, также свидетельствуют о некоторых «странностях» современного рабочего движения в России. Таким образом, можно еще раз отметить факт ограниченности возможностей рабочего движения и его способности к самоорганизации в конкретных исторических условиях. Впрочем, эти условия оказывались ограниченными и в более ранние периоды советской и российской истории, например в период 1917-1929 годов, когда после «фабзавкомовского» периода 1917 -1918 годов и рабочих протестов периода Гражданской Войны и НЭПа наступил период длительной классовой «гармонии» по-советски, приведшей к всевластию возникшего «нового класса». 
Спад рабочего протеста в СССР сначала в 1990-е годы, а затем в период 2000-х гг. был вызван рядом причин объективного и субъективного характера. Резкое ухудшение экономического положения в СССР к 1991 году, накануне его развала, и финальный коллапс советской экономики, как объективное условие, привели к резкому спаду рабочего движения и в целом массового протеста промышленных рабочих и других категорий наемных работников. Промышленные рабочие и другие категории наемных работников, занятые в различных отраслях советской экономики, оказались неспособны к преобразованию экономики и общества до такой степени, о желательности и возможности которой неоднократно говорили классики социалистической теории (марксизма и анархизма). Уровень самоорганизации и сознания советских наемных работников, а также работников «принудительного труда» советской колхозной системы и системы лагерей более ранних периодов истории, «непосредственных производителей», оказался недостаточно «адекватным» для осуществления революционных преобразований, прежде всего в интересах самих «непосредственных производителей». Советские рабочие, проявив в очень ограниченный отрезок истории мужество и решительность в борьбе против правящего класса СССР, оказались беззащитными перед лицом экономической необходимости в условиях кризиса и, в конце концов, сдались на милость союзной и национальной бюрократии советского происхождения и новой буржуазии, которая, как оказалось, проявила себя полностью зависимой от правящей бюрократии, выжившей и даже выигравшей от реформ 1992-1998 годов. Можно также сделать вывод и о том, что нынешней кризис, не достигший еще «дна», выявит новые возможности и способности «непосредственных производителей» к объединению и самоорганизации, а также и к революционному преобразованию общества. А может быть, и новые факты неспособности к ним….Скоро увидим! А пока шахтеры молчат. Всем довольны?
В оглавление
|
