Анализ явлений, наблюдавшихся на российском рынке труда в 90-е годы выявил существенные расхождения, как с первоначальными ожиданиями, так и с тем, что происходило в других постсоциалистических странах. Это позволило заключить, что имеются характеристики, присущие только нашему рынку труда, т.е. существует специфическая российская модель этого рынка. Одна из особых характеристик - слабая чувствительность занятости к встряскам в экономике. Так, с 1992г. по 1998г. валовый внутренний продукт (ВВП) у нас сократился на 40%, реальная заработная плата упала в три раза, а занятость уменьшилась только на 15%. В фазе подъема экономики, с 1999г. по 2006г, ВВП вырос на 85%, реальная заработная плата выросла более чем в три раз, а занятость - всего на 7%. Что касается безработицы, то все это время в России общая безработица была ниже, чем в большинстве других стран с переходной экономикой. (Общая безработица, или безработица по методологии МОТ, определяется на основе специальных обследований рабочей силы. Безработным признается человек, который отвечает трем критериям: у него нет работы, он работу ищет и он готов к ней приступить.) Рост общей безработицы у нас в 90-е был медленным и постепенным, она лишь на короткий период, в 1998г., достигла отметки13.3%, а в фазе подъема экономики пошла вниз и в середине 2008-го года составляла около 5%. А вот, скажем, в Словакии, Болгарии, Польше в первой половине 2000-х годов безработица была около 20%.

Стабильная занятость и относительно невысокая безработица поддерживались действием двух механизмов. Первый из них - гибкое рабочее время. В первой половине 90-х годов сокращение продолжительности рабочего времени достигало полутора месяцев в году. ( В других странах с переходной экономикой ничего похожего не было.) Это сокращение производилось в форме вынужденных отпусков и в форме перевода на неполное рабочее время: в худшие годы это затронуло до 7-8 млн. и до 6-7 млн. человек, соответственно. Такое поведение рабочего времени способствует стабилизации занятости: если в плохие времена его продолжительность уменьшается, необходимость в сокращении персонала делается менее острой, а если в хорошие времена его продолжительность увеличивается, потребность в привлечении дополнительных работников становится меньше. Другой механизм - гибкая цена труда. Она обеспечивалась несколькими способами. Во первых, путем инфляционного обесценения заработков, когда в периоды высокой инфляции предприятия либо вообще не повышали зарплату, либо повышали ее в меньшей пропорции, чем росли цены. Во вторых, использовалось тот факт, что в структуре заработков значительное место занимают премии и другие выплаты. В кризисном 1998-м году доля этой переменной части в фонде оплате труда предприятий составляла, в среднем, около 25% ( в 2007 г. почти 35% ). Работодатель мог увеличивать или уменьшать переменную часть оплаты труда по собственному усмотрению. (Эта переменная часть еще используется для давления на неугодных профактивистов. Ее полное снятие может выбросить людей в нищету, как было на Сургутнефтегазе, где эта часть составляла 80% оплаты труда). В третьих, широко распространились задержки заработной платы, в 1998 г. они коснулись трех четвертей работающих. И, наконец, упомянем «теневые» выплаты, резкое сокращение которых можно провести мгновенно. Из данных за 1997-2006 гг. следует, что неофициальные выплаты составляли около 50% от официальной зарплаты, причем и в условиях быстрого экономического роста такие выплаты широко используются. Важно, что «нестандартные» механизмы регулирования являются полуформальными или неформальными, они действуют либо в обход законодательства, либо вопреки ему.

Экономические издержки, связанные с функционированием такой модели, достаточно высокие, но зато, как считает автор лекции, модель способствовала смягчению негативных социальных последствий, сопровождавших переход к рыночной системе.

Обратимся теперь к поведению российского рынка труда в условиях нынешнего кризиса. По первоначальному официальному прогнозу, в 2009г. общая безработица должна вырасти до 7,5%, но многие эксперты называют цифру 15% и определяют ее как «социально опасный уровень безработицы». (По данным Минпромторга. уровень безработицы в России в мае 2009г. составил 8.5%, в июне - 8.3%.). Для оценки ситуации можно перебрать разные варианты роста безработицы. Результаты такого перебора: рост безработицы до 8-9% означает возврат к положению в 2002-2004 гг., до 10-12% - к положению в 2000-2001 гг., до 13-14% - к 1998-1999 гг., а скачка до 15% и выше в России еще не было. И лишь в 1998-1999 гг. по поводу безработицы в обществе ощущался некоторый дискомфорт. По мнению автора лекции, ни один из имеющихся на сегодня более или менее реалистичных прогнозов не сулит российскому рынку труда безработицу таких масштабов, с которой бы ему не приходилось сталкиваться раньше и с которой бы он не справлялся без особенно больших проблем.

О первоначальной реакции рынка труда на нынешний кризис, как считает Р. Капелюшников, можно сказать следующее. Хотя в результате действий государства резко сузилась свобода «маневра» предприятий при выборе способов приспособления к кризисным условиям, работодатели применили новые «нестандартные» механизмы.

• Во-первых, начато активное использование увольнения по соглашению сторон и в декабре 2008г. на их долю приходилось примерно 15% всех выбытий работников.
• Во-вторых, наблюдается всплеск отпусков по заявлению работников. В этом случае предприятие не обязано предоставлять какую-либо компенсацию, что резко сокращает издержки, связанные с такими отпусками. Возросла неполная занятость: по оценкам, приток в вынужденную неполную занятость, связанную с переводами на неполное рабочее время и вынужденными отпусками, увеличился в последнем квартале прошлого года более чем в десять раз, а условно-добровольная неполная занятость, связанная с отпусками по заявлению работников, — в два раза. (По данным Минздравсоцразвития, с начала октября по июль находились в простое по вине администрации, работали неполное рабочее время, а также были в отпуске по инициативе администрации -1.62 млн. работников. Но это, понятно, только официальные цифры.)

Важным фактором является природа самого кризиса. Если кризис 90-х годов можно обозначить как структурно-институциональный, то нынешний можно определить как циклический. Тогда оставались ниши, которые были недоразвиты и в которые могла перемещаться рабочая сила из других секторов, где занятость была явно избыточной. Огромные массы работников могли переходить из промышленности и строительства в торговлю и в финансовые услуги. Нынешний кризис нанес удар по всем основным секторам российской экономики, невозможно указать незаполненные отраслевые ниши, куда теперь могли бы уходить выбывающие работники. Еще один фактор: в 2000-е годы стало строже трудовое законодательство, контроль за его исполнением стал эффективнее. Использовать задержки зарплаты стало опасно, за это руководителей предприятий можно привлечь к уголовной ответственности. Резко возросли издержки, связанные с использованием вынужденных отпусков: если в 90-е годы предприятия могли отправлять в них работников, не выплачивая им за это никакой компенсации, то теперь они должны выплачивать им две трети среднего заработка, а попытки обойти это требование могут дорого обойтись. Кроме того, с началом кризиса была создана система, при которой государство отслеживает все шаги предприятий, в любой момент может вмешаться и призвать их к ответу за неправильные с его точки зрения действия. Наконец, изменилось поведение руководителей предприятий. Новое поколение технократически ориентированных менеджеров на ухудшение экономического положения предприятий будет реагировать сокращением численности персонала. Сами предприятия перешли в руки настоящих собственников, которые не захотят растрачивать деньги на то, чтобы держать лишних, по их мнению, работников. В силу действия указанных факторов, возрастает вероятность «стандартной», свойственной другим странам подстройки на рынке труда, в форме сокращения занятости и роста безработицы. Но имеются и аргументы в пользу сохранения элементов прежней модели рынка труда - ведь остаются многие традиционные возможности по снижению цены труда, например, за счет срезания премий и иных поощрительных выплат, увода трудовых отношений «в тень».

Р. Капелюшников считает, что решения властей, принимаемые непосредственно в период кризиса, видимо, продиктованы страхом перед социальными последствиями высокой безработицы. Но, он полагает, что не следует ждать выступлений протеста от самих безработных, поскольку они - внутренне неоднородная, разобщенная и социально пассивная группа, не способная ни к каким самостоятельным коллективным действиям. Активный социальный протест против нарастающей безработицы исходит обычно от занятых, которые боятся разделить судьбу безработных. Но чтобы подвигнуть эту группу к коллективным действиям, необходима организующая сила - профсоюзы, партии. В России таких сил нет, и, значит, этот сценарий тоже не проходит. Остаются работники, которые попадают под массовые увольнения - только что сокращенные или те, кого предупредили о предстоящих сокращениях. Между такими работниками может складываться «естественная солидарность»: как правило, они знают друг друга лично, работали вместе и у них есть общий обидчик - руководство конкретного предприятия. Вероятность акций протеста с их стороны существует, но такие выступления могут быть, во-первых, только стихийными и, во-вторых, только локальными, никаких потрясений общенационального масштаба из подобных точечных конфликтов сложиться не может.

Первый общий вывод автора доклада состоит в том, что чем сильнее будет нарастать страх перед безработицей, тем уступчивее будут становиться работники, тем меньше будут их запросы по заработной плате и тем больше будет сдерживающее влияние этого страха на рост безработицы. Многое зависит от того, как быстро соискатели рабочих мест начнут снижать свои запросы по заработной плате. Если эти запросы стремительно пойдут вниз, то и безработица, даже если она резко поднимется, вскоре может начать быстро рассасываться.
Вывод второй: нет свидетельств того, что большинство российских предприятий готовы расстаться с «нестандартными» формами приспособления, которые они выработали в 90-е годы. Чем глубже окажется кризис, тем активнее пойдет процесс реанимации прежнего набора приспособительных механизмов и выработки новых.
Вывод третий: государство готово вступать в торг с предприятиями, платя им за отказ от сокращения занятости. Скорее всего, на нашем рынке труда будет реализован промежуточный сценарий, когда чувствительность занятости к падению выпуска будет больше, чем в 90-е годы, но не настолько высокой, как предполагают многие прогнозы. Амортизирующая функция рынка труда, состоящая в том, чтобы не давать потенциальным конфликтам в сфере трудовых отношений перерастать в открытые социальные столкновения, сохранится. Специфическая российская модель рынка труда не исчезнет, а продолжит свое существование, хотя и в сильно изменившемся виде.

И в заключение, несколько наших общих соображений. Очевидно, что в условиях широкого распространения «неформальных» трудовых отношений их участники ориентируются не на коллективное, а на индивидуальное реагирование на ситуацию. Неформальные отношения, по сути блокируют возможности для профсоюзной деятельности. Сложно представить, чтобы профсоюзный орган, обсуждая проект колдоговора, решал, какую часть денег работодатель обязуется выплатить «мимо кассы». В результате позиция работников настолько слаба, что работодатели в условиях кризиса могут идти на прямое снижение оплаты труда и недозанятость. Как и в 90-е годы, проблемы экономики решаются за счет ухудшения положения трудящихся. Тот факт, что специфическое устройство российского рынка труда вроде бы минимизирует риск социальных конфликтов, не должен вызывать особой радости. В отсутствие социального давления мы рискуем по окончании кризиса оказаться с той же деформированной в пользу сырьевых отраслей экономикой, с тем же узким внутренним рынком, что и до кризиса. Окружающий нас мир, быть может, и изменится, мы же останемся со всеми своими бедами. Впрочем, есть признаки того, что возможности для разного рода жульничеств уменьшаются и что кризис будет протекать у нас в форме, напоминающей стандартную для капиталистического хозяйства. Соответственно, можно надеяться, что последнее обстоятельство подтолкнет к стандартной реакции многих из тех, за чей счет минимизируются сейчас издержки предприятий. Люди поймут, что не система неформальных договоренностей, а массовое организованное профсоюзное движение позволит трудящимся эффективно отстаивать свои интересы при любой экономической ситуации.